Она стояла перед ним, без маски, ни капельки не переменившаяся, и ее безмятежная улыбка была в точности такой же, как полстолетия назад. Маска выскользнула из его пальцев на пол. Дыхание занялось у него в груди. Танцоры кружили со всех сторон, но он застыл недвижно.

 Не может этого быть.

 Быть может, это дочь той самой женщины?

 Он отмел эту возможность.

 Такого точного подобия не бывает.

 И тут же закралась сумрачная мысль. Иуда ведал о богомерзких тварях, шагающих сквозь время бок о бок с ним, таких же неумирающих, как он сам, но одержимых жаждой крови и безумием.

 И снова он исторг такую перспективу из своего рассудка.

 Ему никогда не забыть жар ее тела, пробивавшийся сквозь бархат платья, когда он танцевал с ней.

 Так кто же она такая? Окаянная, подобно ему? Бессмертна ли она?

 Тысяча вопросов заплясала у него в голове, в конце концов сменившись одним-единственным, воистину важным вопросом, задать который пятьдесят лет назад он не сумел.

 — Как тебя зовут? — шепнул он, боясь, что этот миг рассыплется осколками, подобными тому, который она носит на своей стройной шее.

 — Нынче вечером — Анной, — голос прозвучал с тем же самым диковинным акцентом.

 — Но это не твое настоящее имя. Откроешь ли ты его мне?

 — Если ты откроешь свое.

 Ее сверкающие карие глаза надолго загляделись в его собственные — не заигрывая, а постигая его полную меру. Иуда медленно кивнул в знак согласия, молясь, чтобы она нашла его достойным.

 — Арелла, — произнесла она вполголоса.

 Он повторил ее имя, в тон ее голосу, слог за слогом:

 — Арелла.

 Она улыбнулась. Наверное, не слыхала собственного имени, произнесенного чужими устами, уже множество поколений. Ее глаза искали встречи с его взглядом, требуя, чтобы он заплатил обещанную цену за постижение ее истинного имени.

 И впервые за тысячу лет он тоже произнес свое имя вслух:

 — Иуда.

 — Преданный анафеме сын Симона Искариота, — досказала она, глядя на него без удивления, лишь с едва угадывающейся улыбкой. И протянула ему руку. — Не желаешь ли потанцевать?

 Вот так, с разоблачения секретов, и начались их отношения.

 Но эти секреты, таили другие, более глубокие и сумрачные.

 Секреты без конца, как и пристало вечной жизни.

 Исполинские двери у него за спиной распахнулись, отразившись в окне и возвращая его из средневековой Венеции в современный Рим. Иуда постучал пальцами по холодному пуленепробиваемому стеклу, на миг задумавшись, что бы подумали об этом материале средневековые венецианские стеклодувы.

 В отражении он увидел Ренату, стоящую в обрамлении дверного проема. На ней был деловой костюм цвета тутовой ягоды и коричневая шелковая блузка. Хоть она за время службы у него и превратилась из девушки в женщину среднего возраста, Иуда по-прежнему находил ее привлекательной. И вдруг понял, что как раз потому, что Рената напоминает Ареллу. У его секретарши такая же смуглая кожа и черные глаза, и она так же невозмутима.

 Как же я не замечал этого прежде?

 Вслед за ней в комнату ступил белокурый монах, с виду намного моложе своих лет. Сангвинист нервно взялся за оправу своих миниатюрных очочков. На его круглом лице отпечатались морщины тревоги, которым не место на столь юном лике, выдавая десятилетия, оставшиеся у него за плечами.