|
— И верно… ты же не виновата…» От раскаяния в собственной несправедливости на глаза ролфи навернулись пьяные слезы и она призналась с воодушевлением: — Ты — совсем другое дело! Если Священный Князь сказал, что тебя надо… это… возлюбить… Конечно же, так прямо Священный Князь этого не говорил, но наверняка ведь подразумевал! А даже если и нет… большой беды не будет в том, что Грэйн добавит немного собственных размышлений на этот счет, правда же? — Ух ты! Надо же! Возлюбить? Здорово! — Джона по-детски захлопала в ладошки. — Хочу! Хочу к Священному Князю. Да! К Вилдайру Эмрису с белыми косами, широкими плечами, красивыми руками и зелеными глазами. Облизнулась не менее сладострастно, чем ролфи, и совсем по-шуриански мстительно добавила: — И пусть Аластар поревнует! Пусть пострадает! «Вот… правильно я сказала, — подумала Грэйн. — Надо было сразу так, а я не догадалась… Он же сказал — шуриа нам нужны! Раз нужны, значит… нужны». И все-таки этот вопрос Грэйн очень занимал. Приказ приказом, но… Шуриа нужны! Для чего? Она выпила еще и пробормотала уже невнятно: — Он сказал, шурии нам нужны. Зачем нужны? Для чего… нужны? Для чего ты ему, а? — И тут эрну Кэдвен осенило. Ну, конечно же! Ведь Джойн — женщина! — Наверняка… будет тебя… возлюбливать! — убежденно подытожила она. Ну, а что? Самое логичное объяснение! — Это хорошо, — проворковала расслабленно графиня. — А то никто меня не любит. Бранд, наверное, любил, но он умер. — От жалости к… пожалуй, всему свету на глаза навернулись слезы. — Аластар говорит, что любит, но я ему не верю. Он… он же князь. Он не должен связываться с шуриа, — всхлипнула Джона. — Думаешь, Вилдайр меня полюбит? Как Эйккен свою Джоэйн? Грэйн немедля растрогалась тоже. Ах, как шуриа спросила! С надеждой… ну разве можно не отозваться на такую искренность? Вот и Вилдайр Эмрис, конечно же, тоже будет тронут. И ролфи поспешила утешить расстроенную спутницу: — Конечно, полюбит! Разве самый сильный, самый добрый и лучший на свете Князь может не полюбить такую замечательную, такую славную Джойн? И не такая уж она и страшненькая… грудь, к примеру, даже на ролфийский вкус весьма хороша. Тем более что Вилдайр же знал, за кем посылал… — Он такой, он добрый… У него даже твой портретик есть, представляешь? — Ну конечно же! Раз даже портрет Джойнин у него есть, наверняка ведь это неспроста! Как Эйккен Джоэйн… а деток у него нет, я говорила? И тут леди Янамари вспомнила своих деток. Раммана и Идгарда. Своих маленьких мальчиков, брошенных непутевой матерью-шуриа, неузнанных жестокосердным отцом. Что с ними теперь будет? И в голос заревела от жалости к Священному Князю и его княгиням, к себе, к деткам, к Аластару и его дочерям, которых он даже не замечает. А Грэйн заревела за компанию — горько так, безнадежно, о каком-то своем неведомом ролфийском горе. Волшебное вино открыло все шлюзы на пути соленых потоков, чтобы те хлынули по щекам. Колдовское вино, эсмондское. «Надо спросить у Алфера…» Джойана огляделась и увидела, что диллайн нет в пещере, а они с Грэйн остались одни. Шуриа стало так обидно, что она не смогла сдержать горестного вопля: — И этот от нас ушел! Ролфи подхватила: — Вспугнули! Улетел! Теперь они рыдали хором, прижавшись и поглаживая друг друга по волосам, самозабвенно, до изнеможения, вычерпывая до дна озера невыплаканных женских слез. А потом, обессилев, сползли на звериную шкуру, по-сестрински обнялись и заснули. |
