Если бы Шварц позволил своему верблюду сделать еще несколько шагов, эти люди неминуемо заметили бы его.
— Ты догадываешься, кто это такие? — спросил он у своего товарища.
— Да, — кивнул головой тот.
— Ну и кто же?
— Гарнизон, который остался в поселке, а потом сжег и разграбил его.
— Вот и я так думаю. Только я не могу взять в толк, как эти парни осмелились остановиться здесь. Вообще не понятно, из каких соображений они выбрали то же направление, что и Абдулмоут. По-моему, это означает верную гибель: ведь они сами отдают себя ему в руки.
— Или наоборот, — заметил Охотник на слонов, делая жест рукой, будто закалывает кого-то ножом.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Не знаю, прав ли я, но мне кажется, я догадываюсь о их замыслах. Я слышал от джуров, что жестокий и несправедливый Абдулмоут не пользуется любовью своих подчиненных. Поэтому этот гарнизон и изменил ему. Но так же, как эти пятьдесят человек, думают и все остальные. Они тоже с удовольствием станут свободными, особенно если при этом им еще можно будет поживиться хозяйским добром. На таких единомышленников, скорее всего, и рассчитывают те, кто организовал это восстание. В самом деле, что можно сделать со всеми этими вещами, коровами и людьми? Они могут пригодиться только для основания нового поселка, и я не удивлюсь, если это действительно входит в намерения бунтовщиков. Но пятидесяти человек для ловли рабов слишком мало, значит, предводители восставших должны набрать себе новых солдат. А где же им легче всего подобрать подходящих людей, как не среди своих прежних товарищей?
— То, что ты говоришь, очень похоже на правду, — согласился Шварц.
— Только таким образом можно объяснить, почему они пошли по следу Абдулмоута, — горячо продолжал охотник. — Они хотят дождаться возвращения ловцов рабов и предложить им перейти на свою сторону. Большинство наверняка согласится на это, потому что им, конечно, пообещают более высокое жалованье, чем они получали до сих пор.
— А что будет с Абдулмоутом?
— Его, вероятно, убьют и разделят между собой все его имущество. Но, говоря это, я, разумеется, предполагаю, что нападение на Омбулу все же состоится.
— Господи, какие ужасные последствия влечет за собой торговля рабами! Люди, которые ей занимаются, теряют человеческий облик!
— Нынешней ночью я это понял с особой отчетливостью. Итак, эти ребята поджидают здесь Абдулмоута, чтобы его убить. Честно говоря, я им не завидую: даже если их замысел удастся, им не поздоровится!
— Почему ты так думаешь?
— Вспомни об Абуль-моуте, который через два дня будет со своими нуэрами в селении Умм-эт-Тимса! Как он, по-твоему, поступит, когда увидит вместо селения пожарище и узнает от джуров обо всем, что произошло?
— Он тут же бросится в погоню за мятежниками.
— Вот именно. И, несомненно, найдет их на этом самом месте, после чего перестреляет одного за другим. Одним словом, стервятники растерзают друг друга, за что Аллаха можно только поблагодарить. Но все же это очень некстати, что они расположились именно здесь! Теперь нам придется идти в обход, и мы потеряем много времени!
— К сожалению, ты и на этот раз прав. На наших верблюдах нас видно издалека, тем более в такой ясный день, как сегодня. Сейчас нам придется вернуться назад, а потом повернуть на запад и сделать довольно большой крюк по равнине. Прежде, чем мы снова выйдем на след Абдулмоута, пройдет добрых три или четыре часа.
— Да, никак не меньше. Но другого выхода у нас нет. Давай-ка поскорее отправимся в путь — это самое лучшее, что мы можем сейчас предпринять!
Всадники отъехали далеко назад, так что, когда они наконец свернули на равнину, лес с раскинутым на его опушке лагерем фельдфебеля показался им лишь узкой темной чертой, сливающейся с горизонтом. |