— А где же тот мальчик, которого мы с Зеппом к вам отправили? — спросил он.

— Тоже здесь, и я должен поблагодарить вас за него. Несмотря на свою молодость, этот Сын Верности — необычайно дельный и полезный человек. Если бы не он, мы были бы еще далеко отсюда, потому что он знает Нил и его фарватер так же хорошо, как я — содержимое моих карманов.

— Это все результат таинственных поездок по Нилу, которые он совершал со своим закадычным дружком Сыном Тайны.

— Сын Тайны? А это еще кто такой?

— О, о нем вы еще услышите! Скажите-ка мне лучше, кто этот гайдук, который называет себя вашим другом и адъютантом?

— Моим другом и адъютантом? Не знаю. У меня нет никаких адъютантов. Кого вы имеете в виду?

— Ну, того разукрашенного индюка, который пыжится от сознания собственной значительности.

— Ах, так это Отец Одиннадцати Волосинок?

— Ну да, он самый!

— Это удивительный человек!

— Шутите?

— Да нет, я абсолютно серьезен. Он верный, самоотверженный, толковый и очень храбрый паренек. Представьте себе, он вместе со мной уложил в пустыне двух львов!

— Ну, это он, ясное дело, рассказал мне в первую очередь, и мне, кстати сказать, до смерти любопытно, как это все было. Но он что, и вправду умный? Мне что-то не очень в это верится.

— Почему?

— То есть как «почему»? — снова начал кипятиться Серый. — Да он несет такую околесицу, что нормальный человек уж не может разобрать, что к чему. Она опутывает его, как паутина, и в два счета сводит с ума! Этот малый заявляет, что знает латынь, и при этом говорит на таком немецком, от которого у него изо рта должны были бы к черту повыскакивать все зубы.

— Так значит, он уже и с вами успел перемолвиться? Этот парень — большой оригинал и носится с идеей прослыть великим ученым. Вы его еще узнаете получше, и я уверен, что он вам понравится. Тут у меня есть один чудак, большой его друг. Его зовут Хаджи Али, а прозвище у него — Отец Смеха. Так вот, он утверждает, что знает по именам все страны и народы, города и деревни земли. Я советую вам относиться к этим двоим снисходительно, потому что если простить им их невинные «пунктики», то оба они — прекрасные люди и настоящие друзья.

— Фу ты, черт! Мне, ей-богу жаль, что я не знал всего этого раньше, потому как я успел здорово отругать этого мальца.

— Жаль, — только и мог сказать Шварц.

— Да, так уж оно вышло. Я, сказать по совести, довольно грубо с ним обошелся. Поэтому он вскочил и убежал. Но я, право слово, вовсе не хотел его обижать, даже чуть было не стал извиняться.

— Это необязательно. Если вы будете держать себя с ним по-дружески, он сразу забудет свою обиду. Вообще все это довольно весело. Я обычно позволяю ему болтать все, что ему в голову взбредет, а когда у меня иссякает терпение, я говорю себе, что ведь и у меня есть свои слабые стороны и я тоже не всегда веду себя очень умно.

— Да уж, тут вы в точку попали! — воодушевился Серый. — Мне бы и самому иной раз следовало поумнее быть, особенно тогда…

— О чем вы говорите? Что случилось?

— Это было, когда я еще в третьем классе был.

Многозначительный тон, с каким Пфотенхауер произнес последнюю фразу, окончательно заинтриговал Шварца, и он спросил:

— И что же тогда с вами произошло?

— О, одна очень-очень злая шутка. Я вообще-то об этом никогда не говорю, так как это тайна, но уж с друзьями-то можно быть откровенным, а? Этот случай связан с моим профессором естествознания.