— В самом деле? Интересно, — вставил Шварц, уверенный, что сейчас ему расскажут какую-то удивительную историю.

— Да, так-то вот дело и обстояло. И он, этот профессор, только и ждал случая, чтоб посадить меня в лужу. Ну, а тут как назло и экзамен нагрянул. Я с утра, как осел распоследний, облачился в свежую сорочку, стянул себе горло праздничной удавкой и думаю: «Ну, теперь-то за ответом дело не постоит!» Спрашивали нас всех по очереди. Как мою фамилию выкликнули, я встал и стал ждать, какой мне вопрос достанется.

Тут Пфотенхауер выжидающе замолчал.

— Ну рассказывайте же, что было дальше? — умоляюще сложив руки, попросил Шварц.

— Дальше-то? Дальше под ногами моими разверзлась пропасть, и я в нее упал, — с трагическим пафосом проговорил Серый. — Отвечайте-ка, что он захотел у меня узнать?

— Я?! — изумился Шварц. — Вот уж воистину не могу предположить.

— Еще бы! Я и сам мог предположить что угодно, по не это. Ему, понимаете, нужно было обязательно от меня узнать, откуда у птиц взялись перья.

Пфотенхауер рассказывал свою историю так серьезно, будто речь в ней шла о важной государственной афере. Поэтому теперь, когда он умолк, ожидая, какой эффект произведет на слушателя кульминация его душераздирающего рассказа, Шварц почувствовал себя разочарованным и одураченным. Он не знал, плакать ему или смеяться, но все же из вежливости счел своим долгом поинтересоваться:

— Какой же ответ вы дали своему учителю?

— Ну, поначалу-то я просто онемел.

— Со мной на вашем месте, наверное, случилось бы то же самое.

— Правда? Тогда вы ясно понимаете мое состояние. Я тогда только глаза выпучил да рот открыл, чтоб мне туда правильный ответ влетел, а потом я…

В этот момент в дверь постучали, и в каюту вошел с гордо поднятой головой Отец Одиннадцати Волосинок. Он не удостоил Серого ни единым взглядом и сразу обратился к Шварцу:

— Я сообщаю сведение, пришедшего, — сказал он по-немецки, чтобы лишний раз дать клеветнику-Пфотенхауеру убедиться, как блестяще он владеет этим языком.

— Кто хочет меня видеть? — спросил Шварц, поразив Серого легкостью, с какой он расшифровал донесение своего «адъютанта».

— Лейтенант селения, здешнего.

— Ах, вот как! Это очень кстати. Он уже здесь?

— Еще не полностью совсем. Он пришел сюда за спиной, моей.

— А ты только что был наверху?

— Да. Я уйти наверх, потому что внизу сидела персона, невежливая.

При этих словах маленький человек бросил на Серого уничтожающий взгляд.

— И лейтенант спрашивал тебя обо мне?

— Да. Он хотел знать, живете вы на корабле, этом, или в сериба остановиться будете. Он имел намерение, дружелюбное, зазвать вас на еду, вечернюю. Он послал меня сюда, чтобы рассказать вам о его прибытие, скором.

— Хорошо. Открой ему дверь, когда он придет!

— Это будет сделано с удовольствием, величайшим!

Отец Одиннадцати Волосинок поклонился и собрался уходить, но внезапно снова обернулся и спросил Шварца;

— Вы учитель все специальности, мои, я прошу, дайте мне свидетельство, правдивое!

— Свидетельство? О чем?

— О латыни, моем.

— Я считаю, что для твоих нужд того, что ты знаешь, более чем достаточно.

— Я объявляю благодарность, сердечную! — торжествующе воскликнул малыш, покосившись на Пфотенхауера, а потом продолжил: — И еще вопрос о цензуре языка, моего, германского.