— Они кинулись на меня с дамбы, трое на одного!

— А меня они схватили прямо в палатке — не понимаю, как им удалось незаметно прокрасться туда. Эти псы, часовые, должно быть, заснули. Теперь они мертвы, и поделом! Пусть Аллах заставит их вечно сидеть на крутящемся шаре, чтобы им никогда больше не суждено было вкусить сладости сна!

Бывшие вожаки каравана рассказали друг другу, что с ними произошло, а потом Абуль-моут яростно прошипел:

— Будь проклят день, когда я решил связаться с этим Отцом Четырех Глаз! Он ученый, а люди такого сорта обычно — сущие болваны во всем, что не касается их книжек. Я думал, что расправлюсь с ним в два счета, но клянусь Аллахом, все шло совсем по-другому! Если бы он тогда просто улизнул от меня, я навсегда оставил бы его в покое, — но он последовал за мной и полностью уничтожил и опозорил меня.

— Полностью?

— Да.

— Ты уверен?

— Конечно! Я погиб! У меня больше ничего не осталось.

— А как же деньги?

— Разве они у меня есть? Или я могу их достать? Да если бы и мог — что бы я стал с ними делать? Сейчас для меня единственный путь к спасению — это бесследно исчезнуть из этих краев, скрыться в таком глухом и отдаленном месте, где никто не знал бы меня и куда не смог бы добраться ни один из моих прежних соратников. Но ты и сам понимаешь, что теперь это совершенно невозможно.

— Ты действительно считаешь наше положение таким уж безнадежным?

— Да, во всяком случае, мое. Ты знаешь, что со мной собираются сделать?

— Что?

— Этот немецкий пес хочет отправить меня к Али-эфенди в Фашоду.

— К Отцу Пятисот? О, Аллах! Если он действительно выполнит свою угрозу, ты пропал!

— Вот именно. Меня просто запорют до смерти, как запороли моих хомров, которых Отец Четырех Глаз поймал и доставил туда.

— Может быть, он только пугает тебя?

— Нет, этот человек никогда не бросает слов на ветер.

— Но надежда у нас все-таки есть. Фашода очень далеко отсюда, может быть, по пути тебе представится возможность бежать?

— В это я не верю! Скорее всего, меня упрячут так глубоко в трюм корабля и будут охранять так тщательно, что я не смогу даже думать о побеге… Хотя… пожалуй, один шанс вновь получить свободу у меня все же есть.

— Какой же?

— Это может произойти не по дороге, а уже в Фашоде, после того как я буду передан в руки Отца Пятисот. Мидур любит справедливость, но еще больше он любит деньги. Ты меня понимаешь?

— Да. Ты хочешь предложить ему за себя выкуп. Но тогда тебе придется сообщить ему место, где ты хранишь свой клад!

— Ни за что! Тогда он нашел бы эти деньги и все же убил бы меня. Нет, мой доверенный заплатит ему только половину, а остальное я отдам ему только после того, как буду свободен.

— Но где ты возьмешь доверенного?

— Он у меня уже есть.

— Кто же это?

— Ты.

— Но у меня нет никаких денег, и сам я нахожусь в плену!

— О, я думаю, что тебя немного высекут и отпустят: ведь ты был всего лишь моим подчиненным, а стало быть, не отвечаешь за все мои разбои.

— Подумай об Охотнике на слонов! Чувства, которые он ко мне испытывает — это нечто большее, чем кровная месть.

— Сейчас он снова обрел своего сына и переполнен счастьем. Если ты как следует попросишь, он простит тебя. Кинься ему в ноги, поплачь, изобрази раскаяние, и тогда эти немецкие христиане наверняка раскиснут и вступятся за тебя.

— Ах, если бы они замолвили за меня слово, я, конечно же, был бы спасен! Ты даешь мне хороший совет!

— Они так и сделают, если ты сможешь убедить их в том, что полностью раскаиваешься.