— Гляди-ка, целый НИИ! А ведь раньше все было поскромней. Появилась новая технология? Или изобрели что-нибудь свеженькое?

   — Старое, Григорий Матвеич. Самопал. Тот самый, из фильма «Пес Барбос и необыкновенный кросс». Желаете испробовать?

   Ответить на заманчивое предложение Мамыкин не успел — на полу заворочался очухавшийся Аптекарь. Встал на четвереньки, помотал головой.

   — Мне... нам... необходим спирт... Технологический...

   — Андрей Владимирович, батенька вы наш, безгрешная душа, у нас качественного спирта — хоть залейся.

   Алкаш оперся обоими руками о настил палубы, поднялся. Стоит, покачиваясь.

   — Пашка не дает настоящий продукт. Срезал лимит.

   Черницын, глядя с опаской на хозяина, схватил Аптекаря за

   отвороты халата.

   — Я тебе, немочь ходячая, не лимиты — причиндалы срежу! Вместо работы, стоишь на карачках и распеваешь псалмы, вонючий кандидат! Бездельник гребаный! Как только терпит тебя руководство на ответственной должности?

   Осторожно покосился на директора. Правильно лизнул или переборщил?

   Мамыкин во все глаза пялился на «молчуна». Тот, общаясь с ним двух слов сказать не может, выдавливает их, как выдавливают из тюбика затвердевшую пасту. А тут выдает целыми очередями!

   — На карачках потому, что груз давит непомерный. Нечеловеческий груз...

   — Давит — облегчись! В речку!

   Окончательно войдя в штопор, Черницын толкнул Аптекаря к стене, носом в календарь с изображением Джоконды. Из носа закапала кровь.

   — Прекрати, Павел! — приказал Мамыкин, подавая несчастному ученому носовой платок. — Никто не застрахован от переутомления, нервных срывов... Так я говорю, АндрейВладимирович?

   Аптекарь не всхлипнул, не расслабился, наоборот, гордо выпрямился. Сработали, казалось бы, навсегда утерянные остатки человеческого достоинства.

   — Если вы меня купили с потрохами, если держите в этом бункере, как несчастного Минотавра, тогда, конечно, имеют место и переутомления и нервные стрессы... Но это не значит, что ваше прилипало вправе руки распускать!

   Смотреть на несчастного алкаша было и жалко и смешно. Мамыкин привычно подавил в себе сочувствие, изгнал смешливость. Аптекарь — нужный человек, от него зависит многое, очень многое!

   — Согласен. Издеваться никто не вправе. Даже я. Обещаю впредь не допускать подобного отношения!

   — Я больше не могу так... Поверьте, не могу!

   — Придется собраться с силами. Кроме вас, не кому... Сегодняшнюю норму осилили?

   Аккуратно промокнув даренным платочком выступившие слезы и остатки крови, Аптекарь деловито ответил:

   — Почти сделал. Граммов двадцать еще выпариваются. Крепчайшее средство получилось...

   — Спасибо. А как с успехами на другом поприще?

   — Не мне судить.

   — Замечательно! А говорите: не можете!

   — Не могу убивать людей, — перекрестился Аптекарь. — Грешен, Господи, приходится...

   Слишком опасное настроение, подумал Мамыкин, с таким либо вешаются, либо травятся. Если бы химик не был главным и единственным лицом в выгодном подпольном бизнесе, черт с ним, пусть давится. Но когда он уйдет в мир иной, придется прикрыть лабораторию.