— Значит любишь?

   Лавриков посмотрел на потолок. Будто там, трепеща прозрачными крылышками летает ангел. Вздохнул. Люблю — не то слово: преклоняюсь, обожаю, боготворю!

   Женщина всегда и во всем остается женщиной. Не в меру любопытной, немного — завистливой. Клавдия, услышав о любви племянника, немедленно нарисовала портрет нищей ихитрой девчонки, охомутавшей богатого, наивного бизнесмена.

   — Она не убивается, что жених потерял состояние? Вернее сказать, что потеряла она?

   — Лерка ничего не теряла, потому что не имела. Она только-только нашла. Вместе со мной.

   — Не поняла!

   На самом деле Клавдия все поняла, просто притворилась непонимающей дурой. Ей очень хотелось выведать все подробности окимовского романа. Для того, чтобы после отъезда племянника вволю посудачить с мужем, обсудить поведение жадной шлюхи, решившей поживиться. Не то, что она, выскочившая за немолодого мужика по любви.

   — Неужели непонятно? Меня нашла!… Все, диспут на тему о любви и дружбе считаю завершенным. Давайте сейфовые ключи! Болтать попусту нет времени.

   — Куда торопишься? — недовольно пробурчал Санчо. — Посидели бы, пообедали, после — почаевничали. Утром бы вместе и поехали. Я — по своим делам, ты — по своим.

   — Вместе не получится. Я должен заглянуть в отцовскую квартиру, проверить, как она выглядит. А то возвратится человек, а там — неизвестно что творится…

   Глава 3

   Вспоминая первое пребывание в следственном изоляторе, а после суда — на зоне, Лавр невольно вздрагивал. Будто видел кошмарный сон. Переполненную камеру, дощатые нары, озлобленных сидельцев, готовых за одно только обидное для них слово перерезать горло иди исполосовать бритвенным лезвием лицо, баланду, от одного запаха которой тошнит, звероподобные морды охранников, холодина — зимой, невыносимая духота — летом. И — постоянное чувство голода. К унижениям можно привыкнуть, к сосущему голоду — никогда!

   Сейчас — довольно светлая комната, назвать которую камерой не поворачивается язык. Вместо запомнившихся нар — солдатские кровати. Параша отделена от «спального»помещения невысокой перегородкой. Кормят на удивление хорошо, иногда даже дают на закуску винегрет или салат. Грех жаловаться.

   Народ в камере подобрался приличный — говорят на русском языке, ботать по фене категорически запрещено. Без голосования и обсуждения. Брякнет кто-нибудь матерщину — неодобрительные взгляды, осуждающее молчание. Библиотекарша приносит «умные» книги: исторические романы, философские эссе, детективы Агаты Кристи. Охранники не орут, не размахивают дубинками, ведут себя спокойно и доброжелательно. Через день арестантов навещает священник…

   Не тюрьма — мужской монастырь!

   Наверно, командование изолятором специально создало такую атмосферу: подобрало лучшую камеру, обставило ее приличной мебелью, заселило либо невинно осужденными, либо совершившими небольшие правонарушения. Как там не говори, недавний депутат имеет право на уважение.

   Во время первой отсидки Лавр был молодым, одиноким волком, теперь у него есть любимый сын и любимая женщина. Это мешает отчаиваться и тосковать. Федечка навещает его через день, Оленька ежедневно. Следователь охотно дает согласие на частые свидания. Еще одно послабление жестких тюремных правил.

   Узника просто закормили деликатесами.