В барах, где его знали как лихого малого, сорвиголову, ему порекомендовали составы, облегчающие страдания тела. Но тело для него всегда было просто куском мяса. А теперь Кейс стал узником собственной плоти.
Его имущество было спешно преобразовано в «новые иены», в толстую пачку бумажной валюты старого образца, бесконечно циркулирующей по замкнутой траектории мирового черного рынка подобно ракушкам тробианских островитян.
Вести законные операции с наличными в Мурашовнике было очень трудно; в Японии же подобное вообще преследовалось по закону.
В Японии, он знал это с абсолютной и непоколебимой уверенностью, можно найти способ излечить его недуг. В Тибе. Как в официальных клиниках, так и в мощной сети нелегальных больниц — «черных клиник». Синоним имплантации, сращивания нервов и микробионики, Тиба словно магнит притягивал представителей техно-криминальной субкультуры Мурашовника.
В Тибе его пачка новых иен почти на глазах растаяла в бесконечной круговерти консультаций и осмотров. Люди из черных клиник, его последняя надежда, выразили восхищение процедурой, с помощью которой он был искалечен, а затем все единодушно отрицательно покачали головами.
Теперь Кейс спал в дешевых капсулах-гробах, в гостинице возле порта, где всю ночь напролет с вышек, похожих на гигантские треножники, из галогенных прожекторов лились на доки слепящие потоки голубого света; отсюда не были видны огни Токио — сияние на небе цвета экрана телевизора, настроенного на пустой канал, не была видна высоченная голограмма с надписью «Фудзи электрик компани», а Токийский залив казался чернеющей бесконечностью, над которой, над хлопьями плавающей стиропены, кружили чайки. Почти сразу за портом начинался город, где невероятно огромные кубические здания фабрик и корпораций доминировали над жилыми массивами.
Порт и город были разделены узкой полосой старых улиц, местом, у которого официального названия не было. Ночной Город, и Нинсей — в его сердце. На протяжении дня большая часть баров Нинсея безлюдна или закрыта вообще, неоновые огни мертвы, голограммы погашены и ждут. Под отравленно-серебристым небом.
В двух кварталах от «Чата», в чайном домике «Харра де Те» [«Jarra de te» — чайник чая (исп.)], Кейс запил двойным эспрессо свою первую вечернюю пилюлю — плоский розовый октагон, патентованный бразильский препарат, который он приобрел у одной из девчонок Зона.
Стены в «Харре» были отделаны зеркальными панелями, обрамленными красными неоновыми трубочками.
В самом начале, оставшись в Тибе почти без денег и уже без надежды на излечение, Кейс дал себе полный форсаж и принялся изыскивать источники средств к существованию с такой леденящей кровь настойчивостью, что ему даже казалось, будто это делает кто-то другой. За первый месяц он убил троих — двоих мужчин и женщину — за сумму, которую годом раньше счел бы смехотворной. Нинсей свел его вниз, на самое дно, включив некий скрытый в самом Кейсе смертоносный механизм, о наличии которого он никогда до этого не подозревал, довел до такого состояния, что сами улицы стали для него олицетворением жажды смерти.
Ночной Город был подобен эксперименту в сфере социального дарвинизма, не ограниченному никакими рамками, задуманному какими-то скучнолицыми учеными мужами, теперь постоянно держащими палец на кнопке ускоренной промотки вперед. Стоит лишь прекратить вертеться и шустрить — и канешь без следа в безвестность, начнешь двигаться чуть быстрее — прорвешь непрочную пленку поверхностного натяжения черного рынка; и в том и в другом случае ты исчезаешь, и от тебя не остается ничего, кроме расплывчатых воспоминаний в головах оседлых типов, вроде Раца, да еще твои почки, сердце или кости могут оказаться в хранилищах черных клиник — чтобы когда-нибудь появиться оттуда для незнакомца с пачкой новых иен. |