– Я не могу позволить тебе сделать это из жалости и благородства.
Джеймс помрачнел.
Сейчас он будет возражать. Он будет настаивать и сделает какое-нибудь громкое заявление о том, что годы уносятся как прибой, стирая следы на песке. Он загонит себя в ловушку.
Сейчас ей придется спорить и убеждать его, что он должен ее отпустить. Ее сердце предаст само себя.
Джеймс протянул руку и нежно погладил ее лицо кончиками пальцев. Он не касался шрамов, чтобы не причинять ей боль.
Из левого глаза Хейзел потекли слезы.
Джеймс притянул девушку к себе и обнял. Она не могла убежать, и у нее не было желания попробовать. Она прижалась щекой к его груди.
– Я никогда не буду прежней, – сказала она.
Он отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза.
– Ты всегда будешь собой, – сказал он. – Ты всегда будешь моей любимой Хейзел.
Неужели она видела в его глазах любовь? Такую же, как в Лоустофте?
Челмсфорде? Попларе?
Джеймс поцеловал ее правую щеку.
– Я тоже никогда не буду прежним, – напомнил он ей. – Ты это знаешь.
– Для меня ты остался прежним, – запротестовала Хейзел.
Он многозначительно посмотрел на нее.
– Ты поправился, – сказала она. – Все твои проблемы в прошлом.
Некоторое время он молчал.
– Я бы хотел, – сказал он наконец, – чтобы это было правдой.
Ей захотелось обнять и успокоить его.
«Нет, глупая, – сказала она себе. – Ты больше не можешь этого делать».
– Ты – это все еще ты, – сказала она. – Все еще Джеймс. Все еще замечательный. Все еще умный и добрый. Все еще красивый. Все еще смелый. Все еще сильный.
Джеймс начал расхаживать из угла в угол, словно он совсем отчаялся. Молодой человек нервно тормошил свои волосы, пока они не встали дыбом.
– Ты думаешь, что тогда, на танцах в Попларе, меня привлекло твое лицо? – спросил он.
– Следи за языком, – шутливо сказала она. – Полагаю, сейчас ты скажешь, что мое старое лицо было ужасным?
Он протянул к ней руки, но быстро их убрал.
– Твое лицо никогда не было ужасным, – сказал он. – Оно всегда было идеальным. Все еще идеальное.
Она горько рассмеялась.
– Сумасшедший!
Он многозначительно посмотрел на нее.
– Да, сказал он. – Я сумасшедший. Я настолько безумен, что мне пришлось провести несколько недель в розовых стенах. И кто знает, сколько морфия мне вкололи, пока я был не в себе? Вдруг мне придется вернуться в невротическое отделение?
Хейзел не понимала. Ему все еще страшно.
– Если тебе действительно придется вернуться, – сказала она, – то в этом нет ничего постыдного. Ты пройдешь через это и поправишься, как в прошлый раз. В том, что с тобой случилось, нет твоей вины.
Он посмотрел на нее.
Конечно, в том, что случилось с ней, тоже не было ее вины. Но это не то же самое.
– Почему ты не бросила меня? – прошептал он. – Почему не убежала от парня, у которого не все в порядке с головой?
Хейзел почувствовала, что слезы снова жгут ей глаза.
– Как ты можешь такое спрашивать? – воскликнула она. – С чего мне было тебя бросать?
– Ты думаешь, что я люблю тебя меньше, чем ты любишь меня, – прошептал он.
– Я никогда этого не говорила!
– Ты думаешь, что при взгляде на твое лицо, я вижу только шрамы, – сказал Джеймс. |