Кокберн сердито взглянул на Анну и пробормотал:

— Видно, старикан захотел ее…

— Флэнеген! — позвал Кинкейд.

Большеглазый молодой моряк вышел вперед. Кинкейд вынул револьвер из-за пояса и вручил его юноше.

— Стереги ее так, как будто она одна из тех святых, которым ты молишься. Любому, кто задумает до нее дотронуться, стреляй прямо в ухо. Слышал, парень?!

Молодой человек молча кивнул. Кинкейд пристально посмотрел на сгрудившихся моряков.

— Этому парню плачу доллар за каждого из вас, кого он убьет!

Матросы, безмолвные и враждебные, повернулись и отошли. Кинкейд кивнул стражнику Анны:

— Ладно, теперь все в порядке! Веди ее вниз!

Вместо освобождения Анна чувствовала только опустошенность и внутренний холод — ушли и надежда, и страдание. Молодой матрос сопроводил ее вниз по бесконечным трапам в темный, вонючий трюм.

Голубоватый туман почти погасил лампу, не пропуская свет. Ей удавалось разглядеть только тени, но она чувствовала сырость и запах зловонной трюмной воды и плесневелого груза. Были слышны визги крыс…

Стоя недалеко от Анны, Флэнеген, не отрываясь, смотрел на обнаженную грудь девушки. Анна попыталась стянуть разорванную ткань. Кровь застыла коростой и трескалась под пальцами. Моряк дал ей одеяло, пахнущее плесенью и гнилью, и Анна завернулась в него. Потом он надел ей на щиколотки кандалы. Они были тяжелыми и холодными. Толстые цепи, прикованные к ним, позвякивали, и в темноте раздавалось эхо.

— Вы не волнуйтесь, — проговорил молодой человек по-ирландски. — Капитан избавит от петли вашу голову… Отмоет, накормит и оставит при себе.

Анна молчала. Ей не нужны были притворные утешения… Она совершила убийство и за это должна умереть. А после смерти ее душа обречена на вечную неприкаянность…

Она закрыла глаза и стала молиться.

Стефен отложил опасную бритву и взглянул на яркий утренний свет, льющийся через иллюминатор. Наклонившись к зеркалу, он короткими движениями сбрил остатки щетины.

Промыв бритву, он умылся и посмотрел в зеркало, больше обычного обращая внимание на шрамы и глубокие морщины, избороздившие все его лицо. Интересно, что о нем подумала плясунья Рори? Возможно, не красавец, но достаточно приятный человек, который в этой жизни все попробовал… Зрелый, с сыном и достаточно богат, чтобы быть щедрым с хорошенькой девушкой из четвертого класса. Стефен вспомнил смущение Анны, ее яркую красоту и удовлетворенно улыбнулся.

Девушка не выходила у него из головы всю ночь. Он думал о ее губах, об изяществе ее длинных ног, об этих глазах цвета грозовой тучи… Представлял и все остальное тоже — зрелое, сладкое, обжигающее… Помилуй Бог, ведь она красивая женщина, а он столько времени спит один. Даже после боя с Магири Стефен не искал женского общества, — так был поглощен планами жизни с Рори и памятью о Розе…

Мысли о своей покойной жене Стефен быстро затолкал опять в темный уголок своей памяти. Он научился отделять Розу от того, что связано с похотью, — как из уважения к ее памяти, так и из-за желания сохранить душевный покой.

Стефен натянул рубашку и опять задумался об Анне. Эта женщина создана для греховных мечтаний. Грязная во всех отношениях, Анна Мэси была самой желанной из всех этих дам в каютах, включая и сочную мисс Кэмберуел.

Но у него мальчишка, а это проблема… Мужчина не может договриваться с дамами под носом у любопытного парнишки.

Вдруг дверь каюты резко открылась.

— Папа! Папа!

Стефен отпрянул от бритвенного зеркала. Перед ним стоял Рори, дрожа всем телом, бледный от горя. Стефен наклонился и взял мальчика за плечи. Крови не было, не было и признаков поломанных костей…

— Что произошло? — встревоженно спросил он.