* * *

Федорчук метался по своему кабинету. Он был в гневе. Его сегодня призвало начальство и, настойчиво поинтересовавшись сущностью обвинений против Поленова, немедленно потребовало доведения дела до конца.

А как его доведешь, если отправленный на важное задание Миндия, так его разэтак, снова куда-то пропал?! Просто ни ответа, ни привета. Никакой пользы следствию не принес, а теперь еще о нем самом беспокойся!

Честно говоря, Федорчук и не надеялся, что потомок князей раздобудет хоть что-нибудь, но проверка все равно не помешала бы. Чтоб уж со спокойным сердцем отдать Поленова под суд…

Машуня на работе не присутствовала: Егор Егорович услал ее на какое-то задание. Так что утешать Ивана было некому. И в этот момент ему позвонили…

… Гегемоншвили отыскался не где-нибудь, а в КПЗ. Федорчук срочно сорвался с места и поехал на выручку. В отделении ему пришлось долго доказывать дежурному, что его помощник вопреки своему внешнему виду не преступник, и даже не чеченец, а грузин. И он вовсе не охотился за директором музея Революции, а выполнял специальное задание следователя.

Дежурный сонно моргал тяжелыми веками, одним ухом слушая переволновавшегося Ивана, а другим — конкурс на радио «Пирамида». Но в конце концов справедливость восторжествовала.

… Отпущенный на свободу Миндия — заросший и с фингалом под глазом (боевым ранением, полученным при задержании) — преданно смотрел на Федорчука и рвался в атаку.

— Шэф, я увэрэн! Эта тот самый Афрыканыч! — шептал он простуженным голосом, тревожно глядя, как начальник вытаскивает из стола его вещи.

— Нет уж, с меня хватит! — объявил Иван. — Забирай свои монатки и выметывайся из прокуратуры! Делать мне нечего, как мотаться за тобой по КПЗ! Ты что, сам не мог сказать, что работаешь в прокуратуре?

— Да я гаварыл! — страстно воскликнул Гегемоншвили. — А аны нэ вэрылы!

— Так ты бы им удостоверение показал!

— Шэф, я нэ брал его с сабой. Ну… В цэлях канспырации…

На самом деле Миндия его просто забыл дома на холодильнике, но решил лишний раз не напоминать начальству о своих промахах.

… Сначала потомку князей казалось, что Федорчук, как всегда, только прикидывается, что хочет его уволить, но когда тот вручил ему его кружку, фотоальбом с девочками и упаковку экзотических презервативов, Миндия перепугался.

— Иван Барысович! Я же пачты вырвал у нэго признаниэ…

— Иди, иди!

При этих словах силы покинули Гегемоншвили, и все его добро свалилось на пол.

— Я так старалса! — всхлипнул он, преданно глядя на начальника. — Этат Афрыканыч уже баялся мэня как огня! Ужэ мылыцию вызвал. А вы…

И согнутый своими скорбями, Миндия побрел прочь. Вид его — убиенного и несчастного — невольно подействовал на Федорчука.

— Гегемоншвили! — позвал он строго.

Тот живо обернулся, как будто только этого и ждал.

— А?

— Приступай к доделыванию задания. Но если я еще раз…

— Понял. Нэ дурак! Сэй сэкунд! Одна нага здэсь, другая ужэ в путы!

* * *

Гегемоншвили прошествовал к знакомой директорской двери и постучал. Из-за нее послышалась возня и неуверенное «открыто».

Но стоило ему войти, как Африканыч с тихим криком забился в угол кабинета и закрылся рукой.

— Ну сколька можна мэня мучить? — проговорил Миндия, с надеждой глядя на директора. — Хажу к вам, хажу, прашу вас, прашу. Сэрдца у вас нэт! Ну пачэму Палэнову вы продалы вынтовку, а мнэ ничэго нэ продаетэ? Что я вам сдэлал?

На этот раз Африканыч превзошел сам себя: позабыв про все свои страхи, он накинулся на проклятого террориста.