— Боже мой! — рыдал он. — Они не уймутся! В конце концов они придут сюда и заберут нас с Лизелоттой!

Глава сорок третья

Эдуар клянется спасти Польшу

Через два дня деревенский полицейский взял барабан и пошел по деревне оглашать приказ о всеобщей мобилизации. Он остановился сперва перед «Центральным кафе» на Верденской площади, потом перед универсальным магазином на Марнском бульваре и, наконец, на церковной площади, перед памятником павшим. Он доставал из футляра палочки, и барабан рассыпался долгой дробью, затем укладывал палочки на место, доставал из кармана приказ, разворачивал его и громким голосом читал: «Обращение к нас-селен-нию…»

От самой мэрии за ним увязалась стайка ребятишек. Им нравился рокот барабана. А еще им очень хотелось стащить у полицейского палочки, но они побаивались этого рослого здоровяка с колючими усами. Когда они принимались слишком уж сильно галдеть вокруг него, он внезапно оборачивался, насупив брови, и кричал, что сейчас надает им пинков. Ребятня шарахалась назад и сбивалась в кучку; а когда полицейский опять начинал бить в барабан, они подкрадывались к нему и корчили у него за спиной противные рожи.

Эдуар примерял перед зеркалом Аньес только что отглаженную форму офицера кавалерии. Он находил, что выглядит внушительно.

Аньес сидела на кровати. Она сжимала в руках кружевной платочек и повторяла: «Боже мой, Боже мой, Боже мой…»

— Тут дела от силы на полтора месяца, моя дорогая, и все будет в порядке. Мы выпроводим этих прусаков пинками в зад.

Аньес встала и положила слабеющую руку ему на плечо. Бывали минуты, когда эта смелая женщина принимала картинные позы, — она ничего не могла с собой поделать. Но Эдуара не так легко было заставить расчувствоваться, он застегивал гимнастерку, геройски выпятив грудь.

— Да здравствует Польша, дорогая!

— Обещайте мне, по крайней мере, не простужаться!

Верхнюю пуговицу гимнастерки Эдуар застегнул уже не с таким бодрым видом.

В комнате Клер Шарль прощался с невестой. На нем тоже была красивая форма кавалерийского офицера. Но он был всего лишь младшим лейтенантом, тогда как Эдуар имел чин полковника.

Клер сидела на кровати, сжимая в руках кружевной платочек, в той же позе, что и мать, как того требовали обстоятельства. Шарль преклонил перед ней колено — его поза была безукоризненно романтичной. Надо было хранить тон! Он взял руку девушки и покрыл ее безгрешными поцелуями.

— Прощай, любимая! Я буду писать тебе каждый день.

— Береги себя, Шарль! Я не хочу, чтобы с тобой случилась беда! Не хочу!

— Это ведь война, Клер, — ответил он строгим и возвышенным тоном.

— Ты будешь носить с собой мою фотографию? Обещаешь?

— У самого сердца, любимая!

На кухне военная форма была поскромнее. Для того, чтобы выглядеть молодцом, и для поднятия духа тут использовались не нашивки, а красное вино. Выпито было много.

Женщины паковали в дорогу сыр и колбасу, а также большие караваи ржаного хлеба, которые, как они надеялись, не успеют зачерстветь до Берлина.

Никто не плакал. Здесь ни у кого не было кружевных платочков. Так положено, что каждый мужчина хоть раз в жизни должен повоевать, а значит, они пойдут на войну, как их отцы в четырнадцатом, как их деды в семидесятом! Они порядком напились. Они втайне надеялись, что им повезет и они вернутся, и тогда, быть может, Матье женится на Анжель, Антуан женится на Жюстине…

Синий с белым автобус почтово-пассажирской конторы Шароле покатился по неширокой дороге и исчез за пригорком.