В то же время Джоанна верила в существование Бога и дьявола, в активное участие высшего добра и величайшего зла в мирских делах. Где то в тайниках своей души она связывала короля Джона с отцом дьявола. С первого дня жизни Джоанны король стал врагом ее дома. У нее остались весьма смутные воспоминания о своем отце, но одно из них всегда ярко всплывало в памяти: Саймон пребывал в неописуемой ярости – что разительно отличалось от коротких вспышек раздражения, в которые ввергала его Элинор, – проклиная короля, как скверное отродье сатаны.

Джеффри и Джоанне удавалось избегать королевского двора, но леди Эла постоянно снабжала Джоанну новостями оттуда, в большинстве своем не доставлявшими радости. После отъезда папских эмиссаров и Ренода Даммартина ничего существенного при дворе не произошло, но множество мелких инцидентов показывало презрение и безразличие короля к его знати, к мнениям о нем.

Рождество Джоанна встретила в Роузлинде одна. Вернувшись в замок в начале второй недели декабря и обнаружив там письмо Джеффри, в котором говорилось, что он не может провести праздник с ней, она не знала, радоваться ей или огорчаться. Конечно, она скучала по Джеффри, по их беседам, его благозвучному голосу и песням, по прикосновениям его рук. Но, поскольку в Клайро они чуть было не совершили прелюбодеяние, в их отношениях появилась заметная скованность.

В те дни они еще встречались раза два, обсуждали дела, обменивались новостями и были счастливы вместе. Покой, однако, длился недолго. Когда они даже случайно касались друг друга, между ними словно проскакивала молния. За этим следовало потрясение, мучительное по своей силе. Джоанна чувствовала, как замирало ее сердце, а потом начинало бешено биться. Джеффри слегка краснел и тут же отстранялся. Джоанна не истолковывала его действия неправильно. Конечно, он чувствовал то же самое, что и она. В глазах Джеффри загорались желтые огоньки страсти. Джоанна не могла понять лишь одного: причины его сдержанности. Сейчас она уже не сомневалась, что Джеффри лгал ей в Клайро, когда говорил о цели выбора помолвки вместо их свадьбы.

Поэтому Джоанна ни в одном из писем к Элинор не просила у матери разрешения на брак. По сути дела, она была настолько осторожна, что даже не намекала о своем желании ускорить свадьбу. Джеффри появлялся в ее письмах только в описаниях политических событий. Но тело Джоанны не подчинялось ее воле. Для губ, кожи, бедер разум не существовал. Джеффри пробудил в ней страсть, унять которую уже невозможно. Когда он был рядом, Джоанна вдруг обнару. живала, что наслаждается его запахом, непроизвольно поднимает руку, чтобы прикоснуться к нему, ищет под столом своим коленом его ногу…

Поскольку влечение к Джеффри не мешало чувству юмора Джоанны, она утешала себя мыслью, что, чем бы тот ни занимался, пытаясь погасить свою страсть, когда уезжал надолго, это ему мало помогает во время их встреч. Ее приятно возбуждало и забавляло, когда он вдруг резко отстранялся, если они случайно касались друг друга, или быстро переводил взгляд с ее лица, шеи или груди на какой нибудь менее привлекательный предмет. Приятно было сознавать, что Джеффри тоже страдает, но становилось мучительно больно, если он не позволял Джоанне оказывать ему обычные услуги, например, купать его или помогать одеваться. Джоанна не обижалась: она понимала, с чем это связано. Она даже искренне смеялась над Джеффри, когда он велел ей уйти и оставить его одного… А ей так хотелось прикоснуться к нему…

Поэтому сейчас, читая письмо Джеффри, Джоанна испытывала одновременно и облегчение, и грусть. Упаковав подарки, приготовленные для своего жениха, Джоанна лишь тихо вздохнула и отослала их с Нудом. Страдая в Роузлинде от одиночества, она неохотно начала готовиться к двенадцатидневным празднествам. С каждым днем становилось все нестерпимее сидеть одной за огромным столом в огромном зале.