Николай Свечин. Незнакомка с родинкой на щекеЛидия Тальянова. Записки барышни – 3
Пролог
1885 год, Российская империя, Санкт Петербург Я никогда не думала, что голова может болеть даже во сне. Помню, после первого допроса мне стало дурно, повело в сторону и… должно быть, я все таки упала, потеряв сознание. Впрочем, боль была несильной, тупой – с нею я давно сумела свыкнуться. Меня разбудило другое. Кто то настойчиво отбирал у меня то, на что я положила голову. Я слабо отмахнулась – не помогло. Тогда пришлось открыть глаза. Надо мною склонилось красное и опухшее, как это бывает у сильно пьющих людей, лицо незнакомой женщины. Ну, наверное, женщины, поскольку губы были ярко накрашены – незнакомка пыталась выдернуть из под моей головы мою же меховую накидку. Бархатную, отороченную соболем накидку, которую совсем еще недавно Женя заботливо надевал на мои плечи. Я не успела ни подумать, ни испугаться – резко выбросила руку, перехватив ее запястье. И сжала, добившись, чтобы она отпустила мех. Отыскала заплывшие глаза: – Пошла вон, – прозвучало гораздо грубее, чем я рассчитывала. – Вякать будешь, подстилка фраерская? – осклабилась в ответ девка. Я едва успела отшатнуться, чтобы желтые ногти не разодрали мне щеку. Дернула захваченную кисть, провернув в суставе. Надавила на локоть, выворачивая руку так, что девка взвыла. Точь в точь как обещал Женя. Правда, он не предупредил, какой водопад obscénitésen russe обрушится на меня вместе с воем. Я то прежде думала, что это наша мадам в Смольном сквернословит неподобающим женщине образом. И только тогда растерялась. – Фимка, кончай голосить, – шикнула откуда то вторая, которую я еще не видела. – А чего она дерется! – заскулила Фимка. Но когда я чуть ослабила хватку, с готовностью метнулась к стене, растирая запястье. – Сучка бешеная. Я те покажу еще… – Умолкни, тебе сказано! – Вторая уже повысила голос, и Фимка обиженно заткнулась. А я только теперь осмотрелась. Это была тюремная камера – никогда не бывала в них прежде, но в месте своего пребывания не сомневалась. Узкая, с обшарпанными каменными стенами и тусклым зарешеченным окном под самым потолком. Кроме меня, еще три женщины, все как одна пропитые и хмуро на меня глядящие. Только теперь я испугалась по настоящему. Захотелось сжаться в комок, забиться в самый дальний угол и расплакаться от жалости к себе. Но я сидела не шелохнувшись, потому как понимала – стоит лишь показать им слабину… И меня мутило все сильнее с каждой минутой, а шум в голове и не думал угасать. Одна из женщин – та, что приструнила Фимку, – подсела ближе, с жадностью меня рассматривая. Она была пожилой, с грязными неприбранными волосами и колючим, проницательным взглядом. Я не верила, что заведу здесь подруг, так что мне хотелось и от нее держаться подальше. – Тебя за что сюда, красавица? – спросила наконец она. И сама же предположила: – Говорят, девку какую то пристрелила за то, что она с супружником твоим куролесила. Правда аль нет? Я метнула на нее резкий взгляд: – Кто так говорит? – Да так… люди. – Она улыбнулась, глядя на меня еще въедливей. А я еще более убедилась, что доверять в подобном месте нельзя никому. Тем же, кто в друзья набивается, – прежде всего. Ответила я ей, впрочем, вполне дружелюбно: – Лгут те люди, бабушка. Ошибка это. Обознались. Она цокнула языком и развеселилась: – Хых, у нас все так говорят. Звать то тебя как? – Положим, что Марусей, – ответила я, давая понять, что мне все равно, поверит она или нет. Старуха ухмыльнулась. Похоже было, что имя мое она прекрасно знала и так. |
