— Один из арестованных Дерек Хичкок с фермы «Последняя миля». Житель Коулд-Эшхоулта, мой прихожанин, — сообщает Альберт, и его голос полон тревоги, лицо темнеет.

— Дорогой, но ты же не можешь ежесекундно удерживать на праведном пути каждую душу! Не будь к себе слишком строг. Человеку свойственно ошибаться, это в его природе. Ты проделываешь достойную восхищения работу, неся людям слово Божие…

— Но это всего лишь малая толика грязи, окружающей нас, Эстер! Она повсюду, в сердцах всех мужчин и всех женщин! Вот только на днях я без предупреждения зашел к Смитам, всего лишь хотел спросить, почему их старшая дочка давно не показывается в церкви, — а оказывается, она ждет ребенка, Этти! Она беременна, хотя ей всего семнадцать и она не замужем. — Альберт качает головой, поднимая на жену глаза, полные отчаяния.

Эстер присаживается на подлокотник его кресла и крепко сжимает его руки:

— Альберт, многие юные девушки сбиваются с пути, поддавшись сладким обещаниям своих ухажеров… Конечно, это печально, для девочки это просто трагедия, но она еще может исправиться, может вернуть благосклонность Господа, если покается. Да и большинство людей вокруг добрые, хорошие, честные. Дорогой Альберт, что вызвало в тебе такое огорчение? — Эстер нежно обхватывает ладонями его лицо.

Альберт чуть отстраняется, как будто не хочет встречаться с ней взглядом, однако Эстер не отпускает его.

— Причина в том, что сказал мне сегодня утром Робин, — неохотно признается он.

— И что же он сказал? — спрашивает Эстер несколько резче, чем собиралась. Альберт с тревогой смотрит на нее, и она улыбается. — Что же он сказал, милый?

— Он попросил меня больше не ходить с ним на луг по утрам. Он предполагает, что ему удастся сделать фотографии, если меня не будет рядом. На тот случай, если мои ненастроенные и нечистые вибрации отпугивают элементалей. — Голос Альберта полон горя.

— Твои нечистые вибрации? Но это же глупость! Нет никого чище тебя душой, Альберт…

— Он, скорее, имеет в виду, что я необразован. В теософском смысле. Мне не удается настроить свое внутреннее «я» так, чтобы… быть в гармонии с ними. Возможно, по этой причине ему до сих пор не удалось запечатлеть их на пленке, а мне не удалось увидеть их еще раз. Из-за того, что мне не хватает знаний.

— Но… Берти, это же ты увидел их первый! Как же ты можешь теперь отпугивать их? — спрашивает Эстер.

— На самом деле они позволили мне лишь мельком увидеть их. Наверное, я действительно, не сознавая того, вошел в состояние транса, которое теперь не могу повторить… — Альберт рассуждает как будто сам с собой. — Наверное, так и было. Скорее всего, после того как я увидел их, мое сознание сделалось слишком неспокойным, я чересчур одержим эгоистичным желанием увидеть их снова, узнать ближе. Должно быть, я для них подобен грубому бряканью цимбал, настолько велико мое желание! Да, теперь я понимаю, я был так глуп и недостоин!

— Альберт, прекрати сейчас же! Ты никогда не был глупым, сколько лет я тебя знаю — с самого детства, Берти! И уж точно никогда не был недостойным. Всегда только добрым, хорошим и щедрым. И если эта теософия заставляет тебя думать иначе, тогда это попросту ложное учение и тебе, наверное, лучше бросить его раз и навсегда! — кричит Эстер.

— Этти! — взрывается Альберт, внезапно охваченный гневом. — Не смей так говорить!

Эстер отшатывается, уязвленная.

— Надеюсь, я не помешал, — произносит Робин Дюрран, появляясь в дверях, как будто он стоял там все время: одна рука в кармане, другая сжимает фотокамеру «Френа».