— Мы так медленно идем к успеху. Слишком медленно, — резко говорит Робин. — Я здесь почти месяц, а мы не увидели ничего. Я чувствовал их присутствие, да… Однако они не пошли на контакт. Это паршивое фотоателье, куда вы меня отправили, раз за разом отдает пустые засвеченные пленки. Так дело не пойдет, Альберт.

— Да, конечно, мне очень жаль… Но что же делать? — спрашивает Альберт, и Кэт становится почти жалко его — такой умоляющий у него голос. — Как же быть?

— Теософ должен стараться жить жизнью чистой, нравственной, одарять тех, кто находится рядом с ним, всем, чем только может. Добротой, щедростью, пониманием. — Робин втолковывает ему, словно ребенку. — В основе всего — чистота. Но главное, человек обязан прилагать все усилия, чтобы донести учение о Божественной истине до как можно большего числа людей. И вот к этому последнему я намерен стремиться упорнее всего.

— Но как? — спрашивает Альберт.

Когда они заговорили, Кэт немного отошла от двери. Ей по-прежнему было их слышно, но в случае необходимости она могла в любую минуту убежать.

— Я собираюсь предъявить миру неопровержимые доказательства того, что в теософии заключена истина, — заявляет Робин. — Предъявить фотографию. Я покажу человечеству, что мир элементалей существует на самом деле, я приведу весь мир к осознанию необходимости принять теософию и, сделав это, заставлю умолкнуть всех дураков, скорых на суждения!

— Я, конечно же, помогу вам. Сделаю все что угодно. Я много тружусь, постоянно тружусь. Надеюсь в будущем стать мудрее, опытнее… — произносит Альберт с жаром.

— Но вы же сдерживаете меня! — обрывает его Робин. Следует испуганная пауза. — Альберт… мне кажется, что вы — единственная причина, по которой я до сих пор не увидел элементалей. Вы же не адепт, ваши внутренние вибрации в диссонансе с ними! Пока вы не обладаете умением настраиваться на их энергетическую частоту, ваше присутствие для них невыносимо!

— Но… но… Я же первый увидел элементалей, Робин… Я увидел их первым!

— Они выбрали вас, чтобы показаться, — это правда… Я уже говорил, что вы потенциально способный человек. Но у нас нет времени ждать, пока вы не добьетесь необходимого уровня точности. Сейчас мне нужно продолжать без вас, дружище, — говорит теософ. Следует долгое напряженное молчание, и, когда Робин заговаривает снова, голос его звучит тише. — Вам не приходила мысль, что в то утро они, возможно, проникли в ваш разум и увидели там меня — в ваших воспоминаниях о моей лекции? Вы не задумывались о том, что, обнаружив себя перед вами, они на самом деле звали меня? — спрашивает Робин, и гнев из его голоса испаряется, уступая место чему-то сухому и холодному, как зола.

Викарий долго молчит.

— Так вы не хотите, чтобы я помогал? — спрашивает он наконец, и Кэт хмурится. Голос у него как у ребенка, сраженного горем.

— Нет. Не во время призывания на лугу.

— Может быть, как с диким животным, необходимо снискать доверие, прежде чем станет возможным общение… — рискует предположить Альберт.

— Если я надеюсь запечатлеть стихийный дух на фотографии, мне потребуется мобилизовать все мои внутренние способности, и я не могу допустить, чтобы кто-то нарушал равновесие… Однако продолжайте свои занятия, Альберт. Спрашивайте меня обо всем, что вас интересует, и я научу вас всему, что знаю сам, — говорит Робин, теперь уже мягче. — Вы же только в начале долгого пути к просветлению, но уже сделали первые шаги, первые и самые важные! Не теряйте мужества.