У него заканчивались деньги. В банке не особо много оставалось, чтобы начать все сначала. Потом птицы склевали мое лицо.

Чего я не знала, так это что тут же была живехонькая Эви Коттрелл с нефтяными денежками, которая сказала, что - эй, а у нее есть небольшая работенка, которую нужно сделать. И Манус поехал, чтобы доказать себе, что все еще может справить нужду на каждое дерево. Тот самый вид силы "свет-мой-зеркальце". Ну, а остальное вы уже знаете.

Переключимся на нас в дороге, после больницы, после сестер Рей, и я продолжаю подсыпать гормоны, - "Провера", виски и эстрадиол. Водка и этинил эстрадиола. Было так просто, что аж страшно становилось. Он все время строил Брэнди большие бараньи глаза.

Мы все бежали от чего-то. От вагинопластики. От взросления. От будущего.

Перенесемся в Лос-Анджелес.

Перенесемся в Спокэйн.

Перенесемся в Буаз, Сан-Диего и Финикс.

Перенесемся в Ванкувер, Британская Колумбия, где мы стали итальянскими экспатриантами, говорили на английском как на втором языке, пока между нами не осталось ни одного родного.

- У вас двое грудей молодой женщины, - сказал Альфа Ромео агентше уже не помню в каком доме.

Из Ванкувера мы снова въехали на территорию Соединенных Штатов как Брэнди, Сэт и Бубба-Джоан, посредством сверхпрофессионального рта Брэнди Элекзендер. И по пути в Сиэтл Брэнди читает нам про маленькую еврейскую девочку с непонятным мышечным заболеванием, которая превратила себя в Рону Бэррет.

Все мы по-прежнему рыщем по богатым особнякам, собираем наркоту, берем напрокат машины, покупаем шмотки и сдаем шмотки назад.

- Расскажи нам гадостную личную историю, - говорит Брэнди проездом в Сиэтл. Брэнди, которая все время мною командовала. Которая сама так близка к смерти.

Вскрой себя полностью.

Расскажи историю моей жизни, пока я не умерла.

Зашей себя наглухо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Перенесемся обратно, на съемки для журнала мод, на ту самую бойню, где цельные свиньи без внутренностей висят плотно, как бахрома, вдоль движущейся цепи. Мы с Эви одеты в праздничные платья из нержавейки от Бибо Келли, а цепь жужжит за нами со скоростью сто свиней в час, и Эви спрашивает:

- Ну, был твой брат изуродован, а дальше что?

Фотограф смотрит на шкалу освещения и говорит:

- Не-а. Не годится.

Арт-директор сообщает:

- Девочки, туши сильно бликуют.

Каждая свинья проплывает мимо, огромная как пустотелое дерево, вся красная и блестящая изнутри, и покрытая снаружи по-настоящему прелестной свиной кожей, как раз после того, как кто-то убрал щетину горелкой. В сравнении начинаю казаться себе щетинистой, и отсчитываю дни, прошедшие с моей воскоэпилляции.

А Эви начинает:

- Твой брат...

А я вроде как считаю: пятница, четверг, среда, вторник...

- Как он от уродства дошел до смерти? - спрашивает Эви.

Свиньи эти проплывают мимо слишком быстро, чтобы арт-директор успевал припудрить их блеск. Становится интересно, как свиньям удается поддерживать кожу такой миловидной. Сейчас фермеры что, крем от загара используют, что ли? Пожалуй, прикидываю, прошел месяц с того времени, когда я была такой же гладенькой. Как некоторые салоны жгут своими новомодными лазерами, даже с охлаждающим гелем, - с тем же успехом они могли бы применять и газовые горелки.

- Девушка в облаках, - зовет меня Эви. - Позвони домой.

Все просторное помещение охлаждается слишком сильно, чтобы шляться тут в платье из нержавейки. Ребята в белых мешковатых халатах и сапогах на низком каблуке продувают раскаленным паром места, где у свиней были внутренности, - а я готова поменяться с ними занятием. Я готова поменяться занятием даже со свиньями.