|
Раньше возили к нам, Степаныч возил на лошади, а теперь кому мы тут нужны? — Она махнула рукой. — Три старухи да дед. Почта и то бывает не каждый месяц. Порой сама за пенсией-то ходишь, через лес, в село, на почту, к Марине. Так ведь и денег-то не всегда дают. Придешь иной раз, а потом ни с чем домой возвращаешься. Летом-то еще ничего, а коли зимой? А весной, когда тут все затопляет, когда ни пройти ни проехать?… Стас вполуха слушал старушечьи жалобы и поглядывал по сторонам. Его внимание привлекли листки на бревенчатой стене, детские неумелые рисунки. Варвара Ивановна, заметив его интерес, довольно пояснила: — Внуки рисуют. У меня двое их: Мишутка и Алешка. В селе живут, дочка моя, как замуж вышла, перебралась туда. Хорошо живут, все к себе зовут, дом большой у них, а я не могу. Здесь все как-то ближе, свое. Вся жизнь моя здесь. А там что?… Нет, пока хожу, туда перебираться не буду. Так им и говорю. Пока ноги держат… — она спохватилась, всплеснула руками. — Что-ж я, старая, заболталась совсем! Картошка-то стынет. Сейчас огурчиков принесу. — Она сорвалась с места, ускользнула за занавеску. — Да не надо, я так поем, — сказал Стас ей вслед. — Спасибо. Но она уже звякнула щеколдой, стукнула крышкой хода в подполе, с головой погрузилась во влажную, пахнущую прелью темноту. Стас поднялся, подошел к входной двери. Достал из рюкзака буханку хлеба и маленький радиоприемник, вернулся за стол. Посидел какое-то время, затаив дыхание, прикрыв глаза и вслушиваясь в эту прямо-таки первобытную тишину. Клонило в сон. На улице стрекотали кузнечики. Щелкали маятником ходики на стене. На кухоньке за занавеской негромко что-то потрескивало, должно быть, горела лучина в самоваре. А внизу, под половицами, ходила Варвара Ивановна, бормотала чуть слышно, словно разговаривала с кем-то. Наговаривала что-то… Время остановилось. Налилась тяжестью голова. Опухли веки. Словно воск в горячей воде, растеклись мысли… Она там одна. Во тьме. Среди седой паутины. Бродит по бескрайнему подвалу в поисках выхода, натыкаясь на балки, проваливаясь в ямы. Из-под ног выпрыгивают слепые жабы. Наплывы ядовитой плесени слабо светятся на стенах. Баба-яга… Избушка на курьих_—_ ножках… “Переночуешь, если не испугаешься…” Стас спал, но часть его сознания бодрствовала… Скрипнула дверь. Легкие частые шаги прошлепали по выскобленным доскам. Что-то коснулось его ноги. Липкое, как паутина, холодное, словно жаба. Волосатое, как тарантул. И тотчас рядом оглушительно грохнуло. Стас вздрогнул, едва не свалившись с табурета. Вздернул голову. Сон отлетел. Словно выброшенная на берег рыба трепыхалось сердце. На какое-то мгновение ему показалось, что это вовсе не сон — липкое, холодное касание. Ему показалось, что какая-то серая тень метнулась из-под стола и бесследно исчезла. Показалось, что раздавшийся грохот — это… Из-за занавески вышла Варвара Ивановна. Она держала в руках тарелку с солеными огурцами и неровный круг сыра. — Заждался? Конечно же, это хлопнула тяжелая крышка подпола! — Вот огурчиков принесла. Стас зевнул, помотал головой. Сказал, массируя кулаками глаза: — Нож есть у вас? Давайте я хлеб порежу. |
