— Я сейчас задаю вопрос не сыну, а профессионалу, — жестко произнесла Маша. — Врачу. А врач по остыванию кожных покровов может установить время смерти.

— Около двух часов, от силы три. Да, три часа. — Его лицо задергалось, как при нервном тике.

— Итак. — Она застрочила в блокнотике. — Вы приехали в семнадцать двадцать, так?

— Приблизительно.

— К этому времени она была три часа мертва. Значит, смерть наступила между четырнадцатью и пятнадцатью часами. Инъекцию ей могли сделать в районе полудня.

— Сразу, как она зашла домой? — Новиков вдруг принялся отчаянно ерошить коротко стриженные волосы. — А вдруг кто-то сделал это в транспорте? Она же ездила на автобусе. Или в магазине?

— Игорь Валентинович, мы ведь с вами понимаем: такую дозу инсулина вколоть незаметно нельзя. Так?

— Да. Вряд ли.

— Ваша мама наверняка поделилась бы с кем-нибудь таким происшествием. Пожаловалась бы на боль. Да просто вскрикнула бы от укола, случись он в общественном транспорте. А она, по вашим собственным показаниям, остановилась во дворе перекинуться парой фраз с продавцом газет. И ни слова.

— Ни слова.

— Значит, это случилось уже после того, как она вошла в подъезд. И скорее всего, случилось в квартире. — Она говорила медленно, просто рассуждала вслух. — Если бы напали в подъезде или в лифте, ваша мама подняла бы тревогу. А здесь, надо полагать, все было добровольно. Что говорит ваш эксперт?

— О чем?

Кажется, он примерял сейчас эту роль, роль убийцы к каждому знакомому. Бегающий взгляд, рассеянное внимание. Она трижды задала один и тот же вопрос, и все без толку.

— Были у вашей матери на теле какие-нибудь синяки, подтверждающие, что она оказывала сопротивление?

— Что, простите? Синяки? Нет, синяков не было. — Кивнул с отсутствующим видом: — Да, вы правы, она сама кого-то впустила. Сама позволила сделать себе инъекцию. Она знала этого человека, здесь вы в точку.

Резко поднялся, одернул дорогой пиджак, надетый на футболку. Неожиданно протянул руку:

— Отдайте.

— Что?

— Отдайте заявление.

— Не поняла. — Маша тоже поднялась. — Сожалею, Игорь Валентинович. Но…

— Я отзываю свое заявление.

— А почему? — Она резво убрала за спину лист бумаги, исписанный его нервным почерком. — Вычислили убийцу и желаете с ним поквитаться самостоятельно?

Он промолчал. Только дышал тяжело и смотрел исподлобья, с невесть откуда взявшейся неприязнью.

— Сядьте, Новиков!

Странно, но он послушался. Упал на стул. Его трясло — подпрыгивали колени, дергались пальцы на лацкане пиджака, кривился рот.

— Вы не вернете мать к жизни, если устроите самосуд. Зато свою жизнь искалечите. Я уже не говорю о том, что вы можете ошибиться и пострадает невинный человек.

— Невинный? — заорал он вдруг каким-то грубым, отвратительным голосом. — А кому, кроме нее, мешала мама? Кому еще могла открыть дверь? Кому позволила бы сделать инъекцию, если не врачу? Кому, кроме Ольги, которой она так мешала?

Интересно. Есть, оказывается, Ольга. Врач, которой мешала будущая свекровь. Очень интересно. А как у Ольги с алиби — вот что сейчас интереснее всего.

Но вслух Маша сказала другое:

— Ваша мать могла открыть дверь любому медработнику или тому, кто представлялся врачом. Но координаты Ольги все же оставьте. Я вас больше не задерживаю, Игорь Валентинович.

Маша выразительно глянула на часы.