— И к чему это? Как это связано с революцией?

— Напрямую. Все революционеры хотят только одного — занять место тех, кто правит. Не больше, не меньше. Где-то сознательно, где-то не осознавая того. То есть, по своей сути, жаждут денег и власти. Вот они сейчас дорвутся, займут высокие места и покажут всему миру как нужно управлять. И все.

— И все? Но… я все равно не понимаю.

— У людей есть неразрешимая проблема. Чтобы хорошо руководить, и чтобы хорошо прорываться к власти нужны разные качества. Вот пробился такой революционер к власти. И что? Лучше стало? Для него народ — просто расходный материал. Труха. Солома, сжигая которую он греет свои амбиции. Даже если сознательно он хочет чего-то иного, подсознание не обманешь. А потом отшумят бури революции. Уляжется муть. И глядь — вчерашний борец за права человека и светлое будущее, ведет себя намного хуже старой аристократии. Барин барином. Причем в самом карикатурном виде. И он, что клеймил монархию за эксплуатацию податного населения, уже без всякой жалости и сострадания выжимает из своих сограждан последние соки. На правое дело же! Чего это они недовольны? Он ведь ради них старается. Ну сдохнет их там сколько-то, и что? Светлое будущее совсем близко… вон же, за горизонтом. Сейчас дойдем до него, и они заживут! И хорошо заживут. На новых виллах, в новых особняках, купаясь в роскоши и разврате… как он сам вот уже сейчас…

— Но ведь во Франции революция принесла много хорошего.

— Революция ли? Да и, в конечном счете, к чему все скатилось? В середине XVIII века — Франция — самая сильная держава Европы. Никто не мог один на один с ней сражаться ни на суше, ни на море. Могучая промышленность. Самая сильная в мире армия. А флот? Великолепный французский флот превосходил английский без преувеличений. Англия владычица морей? Нет. Великобритания ей в те дни не была, разве что на словах. Она ей стала… позже… после падения второй Империи во Франции. Мда. Середина XVIII века… В эти дни блистательная французская культура и наука покорила всю Европу, и лишь необразованный босяк не говорил по-французски. Но прошло сто лет. И что мы видим? Францию, которая впала в совершенное ничтожество. Те крестьяне, которых обдирали чиновники короля, продолжали нищенствовать, так как их теперь обдирали чиновники «народного» и «законно избранного» правительства. Что поменялось? Что стало фундаментально лучше? Нет малыш… революционеры не делают нашу жизнь лучше. Они несут только боль и разрушение. Не потому, что их идеи дрянь. Нет. А потому, что они прикрывают ими свои реальные желания. Они просто рвутся к власти, стремясь заплатить за свой успех любую цену, но только из чужого кармана.

— Получается, что ты и есть настоящий революционер, — после долгой паузы в задумчивости произнесла Клеопатра, усмехнувшись.

— Нет. Ты упустила главное. Патриотизм. Это, как известно, любовь к Родине. Но он бывает демонстративный, то есть, дежурный, показной, а бывает настоящий. Настоящий, это когда ты действительно любишь Родину и хочешь ей всего самого-самого. Чтобы у нее были лучшие дороги, трактора и города. Чтобы ее жители жили лучше всех, получая лучшее образование, медицину и так далее. Чтобы ее наука была впереди планеты всей. И все это не в декларативной форме, дескать, раз наше, родное, значит лучшее.