— Я не понимаю, зачем ты вообще рассказал ей об этом, — удивился Иенсен. — Неужели ты надеялся, что она сможет тебя понять? Ей не понять эту часть мира. И вообще, женщинам многое не дано понять. — Он разлил кофе через ситечко в обе чашки. — Мужчинам тоже не нравится становиться причиной смерти другого, но такое случается. Лезешь на гору. Ошибся со страховкой, оступился и… раз — и твой партнер, возможно лучший друг, мертв. Несчастный случай. Считай, что у тебя то же самое.

Ингхэм вспомнил, как запустил машинкой изо всех сил, старясь точно попасть в цель. Но он понимал, что Иенсен имеет в виду под «несчастным случаем».

— Я скажу, почему рассказал ей об этом все. Вчера вечером я сделал ей предложение. И она, можно сказать, поставила ультиматум, что не выйдет за меня замуж, пока я не скажу ей всю правду про ту ночь. Видишь ли, она догадывалась, что я о чем-то умалчивал.

— Хм… А теперь обо всем услышит Адамс. И я не удивлюсь, если он побежит сообщать в полицию. Хотя тебе не стоит особенно беспокоиться.

— Я просил Ину не говорить ему об этом. — Однако он не мог припомнить, чтобы она давала ему обещание. — Верно… — Он откинулся на скатанной постели Иенсена и скинул теннисные туфли. — Интересно, это чувство гражданского долга или идиотская привычка совать нос не в свое дело?

— Идиотская привычка, — отозвался Иенсен, вглядываясь прищуренными глазами в полотно, над которым работал. На нем была нарисована пара огромных подошв от коричневых сандалий. Между ними было втиснуто запрокинутое вверх, сплющенное лицо араба.

— Пойду к себе спать, — сказал Ингхэм. — Даже твой кофе не помог. Прошлую ночь я почти не спал.

— Не позволяй ей до такой степени расстраивать себя! Господи, да я же вижу, как ты расстроен! — Иенсен неожиданно разозлился и побледнел от гнева.

Ингхэм грустно рассмеялся:

— Но она мне нужна. Видишь ли, я люблю ее.

— Хм… — хмыкнул Иенсен.

Ингхэм умылся у своей раковины и натянул пижамные брюки. Было без десяти двенадцать, но его не заботило, который теперь час. Он лег на постель и натянул на себя простыню, но минуту спустя, как всегда, сбросил ее. Еще одну сигарету, последнюю. Ингхэм заставил себя думать о книге. У Деннисона наступил кризис, который он сам еще не до конца осознавал. О его мошенничестве стало известно. Деннисон был ошеломлен, хотя и не совсем озадачен отношением к себе общества. Самым худшим оказалось то, что кое-кто из друзей, узнав о его «мошенничестве», пришли в негодование и отреклись от него, хотя намеревались вернуть деньги, которое он «ссудил» им. Как-то вечером Ина подбросила ему идею, что деньги возвращали с процентами, так что в банке Деннисона не могли бы пожаловаться на отсутствие дивидендов, которые могли бы принести украденные им деньги. Это должна была быть фантастически огромная сумма. Ингхэм отложил сигарету.

Повернувшись на бок, он закрыл глаза. Ему неожиданно вспомнилась Лотта. Как всегда, воспоминание доставило ему сладкую боль. Он думал о том, как ложился с нею в постель, каждую ночь испытывая блаженство, занимались они любовью или нет. Он никогда не уставал от Лотты физически, ни разу за два года. Он не видел причин, почему она должна была наскучить ему, хотя и бытует мнение, что скуки в браке не избежать. Они с Лоттой никогда не ссорились. Забавно. Возможно, потому, что никогда не говорили о таких серьезных вещах, о каких он только что беседовал с Иной, и Ингхэм всегда уступал Лотте, позволяя ей поступать по-своему. Он думал о том, что, возможно, Лотта сейчас счастливее, живя с тем легкомысленным идиотом, за которого вышла замуж.