— Того, что подумают другие, — ответил Ингхэм. «Другими» были только Адамс и Ина, пришло ему на ум. Он надеялся, что Иенсен укажет на это, но тот промолчал.

— Ты можешь положиться на меня. Я ничего не скажу. Не принимай все так близко к сердцу. — Иенсен опустил ноги на пол, чтобы дотянуться до пепельницы. Ингхэм ушел от него с ужасным чувством, что уронил себя в глазах Иенсена, показав свою слабость и трусость. Начиная с той ночи в пустыне он был искренен с Иенсеном. Но странно, насколько глубоко он чувствовал себя теперь виноватым, хотя и знал, что может положиться на Иенсена, даже если тот слегка перебрал спиртного. Иенсен не был слабаком. Ингхэм неожиданно вспомнил смазливого арабского мальчишку, который иногда мелькал в переулке рядом с их домом и всегда перекидывался несколькими словами по-арабски с Иенсеном. Дважды Ингхэм видел, как Иенсен велел тому убираться прочь, раздраженно махая рукой. Иенсен признался, что как-то раньше спал с ним. Парнишка казался Иенсену отвратительным, приставучим, ненадежным и даже больным. Несмотря ни на что, у Иенсена был твердый характер.

Глава 20

Ингхэм не мог заснуть. Ночь выдалась удушающе жаркой и тихой. После вылитого на голову ведра воды он буквально через несколько минут снова покрылся потом. Ингхэм не обращал на это внимания, поскольку привык к неудобствам. Сейчас его полностью занимали собственные мысли. Думая об Ине, он чувствовал, как его сердце переполняется нежностью и любовью к ней. Это было большое, всепоглощающее чувство, охватившее мир вокруг, его самого, тех, кого он знал, всех на свете. Ина находилась в центре этого мира, являлась его главным сокровищем. Он думал о ней не только как о красивой женщине, но также о ее прошлом и о том, что сделало ее такой. Она призналась ему, что в детстве чувствовала себя отвергнутой из-за Джои, который, будучи больным от рождения, поглощал всю заботу, внимание и любовь родителей. Она изо всех сил старалась быть лучшей ученицей в школе (в Манхэттене, где тогда жила ее семья), чтобы привлечь к себе внимание. Потом поступила в Хантер-колледж и получила диплом с отличными оценками, в особенности по английской литературе. В двадцать лет Ина влюбилась в еврейского юношу, которого более или менее одобрили ее родители (он был физиком, аспирантом Колумбийского университета, насколько помнил Ингхэм), однако его семья заставляла Ину чувствовать себя неуверенно, поскольку не одобряла выбор сына, хотя и не отрицала, что он волен жить собственной жизнью. Из этой любви ничего не вышло, кроме нескольких месяцев страданий для Ины да нескольких более низких оценок в дипломе, которых, как она говорила Ингхэму, у нее могло бы не быть, если бы не ее разбитое сердце. Еще раньше, лет в пятнадцать, она воспылала страстью к девушке, бывшей немногим старше ее самой, настоящей лесбиянке, хотя до этого подобных наклонностей за собой не замечала. Ингхэм слегка улыбнулся, подумав, как тяжело было девочке-подростку переживать такое в одиночестве, боясь поделиться с кем-нибудь случившимся. Подобные истории случаются почти с каждым и лет в двадцать пять — тридцать напрочь забываются — это как камни в бурном потоке реки, которую надо переплыть, — они причиняют нам раны и боль, хотя мы к ним бессознательно заранее готовы; или как боль и муки рождения, которые не оставляют о себе даже слабой памяти. А потом был недолгий брак, всего полтора года, с блестящим сценаристом Эдгаром — как там его? (Ингхэм был рад, что не помнил его фамилию), — который оказался на поверку тираном, горьким пьяницей и драчуном, несколько раз избившим Ину, и который через пару лет после их развода погиб в аварии.

И вот теперь Ина любит его, любит своего брата Джои и обратилась к церкви за моральной поддержкой и наставлением на путь истинный. (Интересно, насколько все это глубоко, подумал Ингхэм.) На какой путь когда-либо указывала церковь, кроме пути смирения? Ну и конечно же вечное «не согреши»! Будь то ужасный конфликт с мужем, семьей или кем-то еще — или, к примеру, беспросветная бедность, — церковь всегда предлагает смириться со всем этим, подумал Ингхэм, и ему почему-то вспомнилась религия арабов.