За весь наш разговор о духах вы так и не упомянули о медальоне.

Неужели вы думаете, они не сказали мне, что взяли его?

Как они потешались, когда вы его искали, Аврора!

Я пишу при слабом пламени оплывающей свечи. Ночь ветреная, сквозняк проскальзывает под дверь и приподнимает на полу ковер. Мать и Прис спят в своих постелях. Наверное, спит вся Чейни-уок, весь Челси. Лишь я не сплю... Я и еще Вайгерс, которая шебаршит наверху в прежней комнате Бойд... Что ее так растревожило? Мне всегда казалось, что ночью дом замирает, но сейчас я будто слышу тиканье всех часов, скрип каждой половицы и ступеньки. Я вижу свое лицо, отраженное в разбухшем окне, но вглядываться в него боюсь. Мне страшно смотреть и за стекло, к которому прижалось лицо ночи. Потому что в ней есть Миллбанк с его густыми-густыми тенями; в одной из них лежит Селина... Селина... которая заставляет меня писать ее имя и с каждым штрихом пера становится все реальнее, обретая плоть и кровь... Селина... В одной из теней лежит Селина. Ее глаза открыты и смотрят на меня.

26 ноября 1872 года

Видела бы тетушка, где я сейчас! Ибо я в Сайденхеме, в доме миссис Бринк! Она перевезла меня к себе в тот же день, сказав, что лучше мне сгинуть, нежели еще час провести у мистера Винси.

— Забирайте ее, мэм, — сказал мистер Винси, — со всеми бедами, которые, надеюсь, она вам принесет!

А вот мисс Сибри заплакала, когда я проходила мимо ее двери, и сказала, что я непременно прославлюсь. Миссис Бринк увезла меня в собственном экипаже, и когда мы подъехали к ее дому, я думала, что грохнусь в обморок, ибо это невиданная роскошь: особняк окружен садом, к парадному входу ведет гравийная дорожка. Взглянув на меня, миссис Бринк сказала:

— Дитя мое, вы бледны как мел! Разумеется, вам здесь странно.

Она взяла меня за руку и подвела к крыльцу, а потом неспешно водила из комнаты в комнату, спрашивая:

— Ну как вам? Вы знаете, что это?.. А это?

Я путалась в ответах, ибо в голове был туман, но она сказала:

— Ничего, полагаю, со временем все уляжется.

Затем она отвела меня в эту комнату, где некогда жила ее матушка, а теперь буду жить я. Комната настолько большая, что вначале я приняла ее за еще одну гостиную. Но потом увидела кровать, подошла к ней и потрогала стойку балдахина; видимо, я опять побледнела, потому что миссис Бринк сказала:

— Ох, все же это слишком сильное потрясение для вас. Может, отвезти вас обратно в Холборн?

Я просила ее не помышлять об этом. Моя слабость вполне объяснима, сказала я, но это пустяки и скоро пройдет.

— Что ж, оставлю вас на часок, чтобы вы привыкли к своему новому дому, — сказала миссис Бринк и поцеловала меня, приговаривая: — Надеюсь, теперь мне это позволительно?

Я подумала обо всех плачущих дамах, чьи руки держала за последние полгода, а еще о мистере Винси, который трогал меня и слонялся под моей дверью. Однако с тех пор, как умерла тетушка, меня вообще никто не целовал.

До сегодняшнего дня я о том не задумывалась и вспомнила лишь теперь, ощутив на своей щеке губы миссис Бринк.

Когда она ушла, я выглянула в окно, из которого открывается вид на заросли деревьев и Хрустальный дворец. Впрочем, дворец не кажется мне столь великолепным, как о нем говорят. Все равно вид лучше того, что был в Холборне! Насмотревшись, я немного погуляла по комнате; здесь так просторно, что я попробовала шаги из польки — мне всегда ужасно хотелось станцевать ее в большой зале. С четверть часика я очень тихо танцевала, но перед тем разулась, чтобы в нижних комнатах не услыхала миссис Бринк. Потом я стала осматриваться.

Все же комната весьма необычная: вся уставлена шкапиками и комодами, где лежат кружева, бумаги, рисунки, носовые платки и тому подобное.