Правильно, сказала она, за блокнотом нужно приглядывать, ибо тут все сходят с ума по бумаге и чернилам.
— Тебя привозят в тюрьму, и ты расписываешься в огромной черной книге... — Это был последний раз, когда она держала ручку и писала свое имя. Это был последний раз, когда она его слышала. Здесь меня называют Дауэс, как служанку. Если сейчас кто-нибудь окликнет меня по имени, я, наверное, и головы не поверну. Селина... Селина... Я забыла эту девушку! Она все равно что умерла.
Голос ее чуть дрогнул. Я вспомнила проститутку Джейн Джарвис, которая просила листок из моего блокнота, чтобы послать записку подружке Уайт... С того раза я к ней больше не заходила. Но мечтать о листке бумаги лишь для того, чтобы написать свое имя и тем самым почувствовать себя реально существующей...
Это казалось такой малостью...
Убедившись, что миссис Джелф все еще в дальнем конце коридора, я достала из кармана блокнот и, раскрыв его на чистой странице, положила на стол; затем протянула Дауэс ручку. Она переводила взгляд с нее на меня, потом взяла и неловко развинтила — видимо, такое самопишущее перо было ей в диковину. Поднеся дрожащую руку к листку, она дождалась, когда блестящая чернильная бусина подберется к кончику пера, и вывела: «Селина». Потом написала свое имя полностью: «Селина Энн Дауэс». И снова лишь первое: «Селина».
Она склонилась над столом, наши головы почти соприкасались; когда она заговорила, голос ее был чуть громче шепота:
— Интересно, мисс Приор, в вашем дневнике когда-нибудь появляется это имя?
Секунду я не отвечала, ибо, слыша ее шепот и ощущая в зябкой камере ее тепло, сама поразилась тому, как часто о ней писала. С другой стороны, почему бы не писать о ней, коль скоро я пишу о других узницах? И уж конечно, лучше писать о Дауэс, нежели о Хелен... Но сказала я другое:
— Вам было бы неприятно, если б все же я писала о вас?
Неприятно? Дауэс улыбнулась. Она была бы рада знать, что кто-нибудь, но я в особенности, сидит за столом и пишет о ней: «Селина сказала так-то» или «Селина сделала то-то». Она рассмеялась: «Селина нагородила кучу вздора о духах...»
Дауэс покачала головой, и смех ее растаял так же быстро, как возник, а улыбка угасла.
— Разумеется, вы не станете так меня называть, — еще тише произнесла она. — Только — Дауэс, как все другие.
Я сказала, что могу называть ее любым именем, какое ей нравится.
— Правда? — спросила она и добавила: — Только не бойтесь, что взамен я попрошу разрешения называть вас как-то иначе, нежели мисс Приор...
Замявшись, я ответила, что надзирательницы вряд ли сочтут это подобающим.
— Не сочтут! Однако... — она отвернулась, — я бы не стала произносить это имя при всех. Но я ловлю себя на том, что, думая о вас — а я о вас думаю по ночам, когда тюрьма затихает, — я называю вас не мисс Приор. Я говорю... Вы любезно сообщили свое имя, когда сказали, что пришли подружиться со мной...
Чуть неуклюже она вновь поднесла перо к листку и под своим именем вывела: «Маргарет».
Маргарет. Я вздрогнула, словно увидела бранное слово или карикатуру на себя.
Зря она это написала, охнула Дауэс, слишком уж фамильярно с ее стороны!
Нет-нет, дело не в том, успокоила я.
— Просто... Это имя мне никогда не нравилось. Кажется, оно вобрало все худшее во мне... Вот у сестры красивое имя. Когда я слышу свое имя, меня будто зовет мать. А папа называл меня Пегги...
— Тогда позвольте и мне вас так называть, — сказала Дауэс.
Но я до сих пор с содроганием вспоминала тот единственный раз, когда слышала от нее это имя. Я покачала головой.
— Тогда дайте другое имя, каким вас называть, — прошептала Дауэс. — Любое, кроме мисс Приор, которое звучит как имя надзирательницы или обычной гостьи и ничего для меня не значит. |