|
)> Так уж давно повелось, что у каждого пограничного участка есть своя, специфическая, особая головная боль. Иногда это определенный отрезок границы, который в силу природных причин труднее всего охранять и патрулировать, а иногда — особо примечательная персона, печально прославленная знаменитость. Гнуснопрославленная, как писал Аркадий Гайдар о небезызвестном Квакине. Обстановка в зоне действия заставы, которую мы здесь будем именовать «Озеро» (хотя на самом деле она именовалась совершенно по-другому, и мне неизвестно, как именно), и без того была донельзя сложной. По ту сторону располагалась Маньчжурия, а это предполагало полный набор всех мыслимых неприятностей и всех разновидностей нарушителей. Через границу ходили носители опиума — во всех мыслимых обличьях, с массой хитрых приемчиков. Наркомания, знаете ли, родилась не вчера. В особенности на Дальнем Востоке. Еще при царе переправка наркотиков с китайской территории была бизнесом крупным и серьезным. Настолько, что бесследно исчезали не разысканные до сих пор полицейские офицеры, командированные из столицы, а в иные районы города полиция не совалась вообще. С этими районами в начале двадцатых покончила только советская ЧК, пусть и не самыми джентльменскими методами — их попросту оцепили спецчастями, запалили с четырех концов и клали пулеметными очередями спасавшийся в панике криминальный элемент. Негуманно, но эффективно. Для брезгливых либералов можно уточнить, что французы в первые месяцы Первой мировой именно так почистили Париж — без всяких судов и прочих юридических процедур согнали в Венсенскую крепость всех, кто по делам оперативного учета проходил как уголовники со стажем, выставили пулеметы и порезали всех до одного без оглядки на права человека и парламентскую демократию... В общем, через границу ходили носители опиума. Заглядывали москитные банды — группочки в несколько человек из живших на той стороне белоказаков, хорошо вооруженные, умевшие воевать и устраивать молниеносные диверсии, а потом растворяться в тайге, как сахар в кипятке. С той стороны, от маньчжурских властей и японцев (что, собственно, было одно и то же), бежали в Советский Союз угнетенные китайцы обоего пола и всех возрастов. Среди этой публики, как легко догадаться, хватало шпионов, существовавших отнюдь не только в романах, кинофильмах и воспаленном воображении злых энкаведешников. Японцы агентуры засылали массово и умело. Был случай, когда с той стороны перебежал китайский партизан, чудом вырвавшийся из маньчжурской тюрьмы, где ему по тамошнему милому обычаю отрезали оба уха. Потерпевшего товарища приютили и подыскали работу — и только в сорок втором разоблачили. Достоверно выяснив, что это не китаец, а японец из хорошей самурайской фамилии, уши ему отрезал под наркозом военный доктор. Азия-с... Его, конечно, шлепнули после соответствующих юридических процедур, но отнеслись с уважением. Профессионала, согласившегося, чтобы ему ради выполнения задания отрезали уши, следует уважать... Так вот, главной головной болью на заставе «Озеро» был китаец с каким-то простым и распространенным именем, то ли Ван, то ли Чжао, а кличка ему была Хуй Хули. Это в русском языке сии словечки звучат невероятно матерно, а по-китайски прозвище означает «Мудрая Лиса». Если кто-то сомневается, может проверить. (Кстати, «е-бань» по-китайски означает всего-навсего «ночная смена»). Китаец с прозвищем, напоминавшим индейское имя, свою кличку оправдал давно. Досье на него имелось толщиной с кирпич, точно знали, что означенный экземпляр таскает опиум и прочую контрабанду, а вдобавок путается с японской разведкой (контрабанда и спецслужбы всегда были тесно сплетены), но взять его никак не удавалось. Уходил, как песок сквозь пальцы, всякий раз напоминая тем самым незадачливым ловцам, что кличку получил не зря. |
