Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Ночь нежна
И я уже с тобой. Как ночь нежна!
................................
Но здесь темно, и только звезд лучи
Сквозь мрак листвы, как вздох зефиров робкий,
То здесь, то там скользят по мшистой тропке.
Дж.Китс. Ода к соловью
КНИГА ПЕРВАЯ
1
В одном приятном уголке Французской Ривьеры, на полпути от Марселя к
итальянской границе, красуется большой розовый отель. Пальмы услужливо
притеняют его пышущий жаром фасад, перед которым лежит полоска
ослепительно яркого пляжа. За последние годы многие светские и иные
знаменитости облюбовали это место в качестве летнего курорта; но лет
десять назад жизнь здесь почти замирала с апреля, когда постоянная
английская клиентура откочевывала на север. Теперь вокруг "Hotel des
Etrangers" Госса теснится много современных построек, но к началу нашего
рассказа лишь с десяток стареньких вилл вянувшими кувшинками белели в
кущах сосен, что тянутся на пять миль, до самого Канна.
Отель и охряный молитвенный коврик пляжа перед ним составляли одно
целое. Ранним утром взошедшее солнце опрокидывало в море далекие улицы
Канна, розоватые и кремовые стены древних укреплений, лиловые вершины
Альп, за которыми была Италия, и все это лежало на воле, дробясь и
колеблясь, когда от покачивания водорослей близ отмели набегала рябь. В
восьмом часу появлялся на пляже мужчина в синем купальном халате; сняв
халат, он долго собирался с духом, кряхтел, охал, смачивал не прогревшейся
еще водой отдельные части своей особы и, наконец, решался ровно на минуту
окунуться. После его ухода пляж около часу оставался пустым. Вдоль
горизонта ползло на запад торговое судно; во дворе отеля перекрикивались
судомойки; на деревьях подсыхала роса. Еще час, и воздух оглашался
автомобильными гудками с шоссе, которое петляло в невысоких Маврских
горах, отделяющих побережье от Прованса, от настоящей Франции.
В миле к северу, там, где сосны уступают место запыленным тополям, есть
железнодорожный полустанок, и с этого полустанка в одно июньское утро 1925
года небольшой открытый автомобиль вез к отелю Госса двух женщин, мать и
дочь. Лицо матери было еще красиво той блеклой красотой, которая вот-вот
исчезнет под сетью багровых прожилок; взгляд был спокойный, но в то же
время живой и внимательный. Однако всякий поспешил бы перевести глаза на
дочь, привороженный розовостью ее ладоней, ее щек, будто освещенных
изнутри, как бывает у ребенка, раскрасневшегося после вечернего купанья.
Покатый лоб мягко закруглялся кверху, и волосы, обрамлявшие его, вдруг
рассыпались волнами, локонами, завитками пепельно-золотистого оттенка.
Глаза большие, яркие, ясные, влажно сияли, румянец был природный - это под
самой кожей пульсировала кровь, нагнетаемая ударами молодого, крепкого
сердца.
|
