Разве они не похожи на трупы? И занимаясь своими шашнями, они обречены медленно гнить, мучая и терзая друг друга. (Принюхивается.) Ах, как потянуло цветами. До чего же сильно разит по ночам от этих цветочных клумб. Совсем как в могильных склепах. Твои любовнички один к одному мертвецы: их и погребли вот в этих ночных ароматах цветов… Живы–то только мы с тобой.
ПОЭТ (смеется). Ну и шуточки у вас. Почтенная госпожа уверяет, что она, мол, жива, а те, на скамейках, нет.
СТАРУХА. Вот именно. Всего лишь года одного мне не хватает до ста, а на здоровье я пока не жалуюсь.
ПОЭТ. То есть как это года не хватает до ста?
СТАРУХА (развернувшись лицом к свету). Посмотри–ка хорошенько.
ПОЭТ. Какие уродливые морщины!
Тем временем громко зевнул МУЖЧИНА, обнимавшийся с ЖЕНЩИНОЙ на самой дальней скамейке справа.
ЖЕНЩИНА. Господи, что такое? Ну и хулиганство!
МУЖЧИНА. Нам пора. Так недолго и насморк подцепить.
ЖЕНЩИНА. Вот вечно ты так. Тебе всегда на все наплевать.
МУЖЧИНА. Да нет, просто меня тут осенила идея.
ЖЕНЩИНА. Что еще там такое?
МУЖЧИНА. Да вот подумал: скорее всего, моя несушка завтра снесет яйцо. И это вдруг насмешило меня.
ЖЕНЩИНА. К чему ты об этом?
МУЖЧИНА. Да просто.
ЖЕНЩИНА. Ну нет, я‑то знаю, между нами все?
МУЖЧИНА. Эй, вон последняя машина. Слушай, давай–ка быстрей.
ЖЕНЩИНА (вскакивает со скамейки, глядя в упор на МУЖЧИНУ). Вечно у тебя кошмарные галстуки.
МУЖЧИНА все помалкивает, потом поторапливает спутницу, и они уходят.
СТАРУХА. Ну вот, наконец и эти вернулись к жизни.
ПОЭТ. Цветочный фейерверк угас, но отчего вы говорите, они вернулись к жизни?
СТАРУХА. О, я тысячу раз наблюдала лица людей, вновь пробудившихся к жизни. Поверь, я прекрасно их изучила. На этих физиономиях всегда нарисована страшная скука, а я, признаться, питаю слабость к таким вот минам… Еще много–много лет назад, когда я была юной барышней, такие вещи совершенно не трогали меня. Причем даже если кто–то отваживался приударить за мной, упоение жизнью накатывало только в одном случае, когда я напрочь забывала о себе. Потом, конечно, я поняла, что всего лишь–навсего заблуждалась. Но раз жизнь волнует и восхищает тебя… да при этом крошечный бутон розы нежданно–негаданно стал размером с луну, норовя вот–вот просадить кровлю над домом…. И вдруг почудилось, будто впорхнувшие в комнату голуби заворковали влюбленными голосами… А все–все на этом свете радуются тебе от чистого сердца, неприменно стараясь при этом заверить тебя в своем почтении… Ну а вещи, задевавшиеся куда–то лет эдак сто назад, ни с того ни с сего вдруг отыскиваются в платяном шкафу… Да буквально каждая–пре–каждая девушка неожиданно принимает лик королевы… Тогда и суждено тебе наконец увидеть цветение алой розы на засохшем дереве [2] … Увы, в молодости таким вот наваждением я была одержима едва ли не каждые десять дней… Я только потом поняла, что это же неизменно наступала пора моего угасания… Ведь чем хуже вино, тем быстрей оно ударяет в голову. Опоенная такими печалями и радостями, я просто–напросто умирала», вся в слезах умиления… захлебнувшись от полноты собственных чувств… Только потом я взяла наконец за правило: навсегда завязать с такого рода питьем. Вот, пожалуй, и весь секрет моего долголетия.
ПОЭТ (иронизируя). Так в чем тогда смысл вашей жизни, о почтенная госпожа?
СТАРУХА. Смысл жизни, говоришь? А разве не в том смысл, чтобы достойно жить, раз уж ты однажды появился на свет? Ведь я совсем не лошадка, взбрыкнувшая лишь оттого, что ей захотелось овса, но… Даже лошадка скачет, повинуясь инстинкту.
ПОЭТ. Ты летишь, моя лошадка, убегая без оглядки. |