Если меня заботили пациенты, то моего друга Джекстроу беспокоила погода. Вот уже несколько часов столбик термометра поднимался. С каждым часом усиливаясь, завывал ветер, совсем было стихший за последние два дня.

Небо обложило темными тучами, из которых шел обильный снег. Сразу после полуночи скорость ветра превышала пятнадцать узлов, вихрь взметал секущую поземку.

Я знал, чего опасается Джекстроу, хотя самому подобное явление мне наблюдать не приходилось. О катабатических ветрах Гренландии, которые сродни грозным «вилливау», возникающим на Аляске, мне известно было лишь понаслышке. Когда скопившиеся в центре плато большие массы воздуха охлаждаются под воздействием чрезвычайно низких температур, как это происходило в продолжение двух последних суток, то возникает градиентный ветер. Увлекаемые им воздушные массы, словно гигантский водопад – иного определения не подобрать, – устремляются вниз по склону. Развивая вследствие их большого веса значительную скорость, эти воздушные массы постепенно нагреваются за счет сил трения и сжатия. Скорость такого гравитационного ветра может стать ураганной. На пути его не способна уцелеть ни одна живая душа.

Судя по всем признакам, условия для возникновения гравитационной бури были налицо. Недавние сильные холода, усилившийся ветер, повышение температуры, изменившееся направление движения воздушных масс, плотная облачность – все, по словам Джекстроу, свидетельствовало об этом. Не было случая, чтобы он ошибался, когда речь шла о прогнозе погоды, поэтому у меня были все основания полагать, что он не ошибется и на этот раз. Если же Джекстроу нервничал, то даже самому большому оптимисту следовало встревожиться в наших обстоятельствах. Ну, а обо мне и говорить нечего.

Двигались мы на полной скорости, да еще и под уклон. Мы успели повернуть и шли точно на зюйд‑вест в сторону Уплавиика. К четырем утра, по моим расчетам, мы были всего в шестидесяти милях от базы. Но тут нас поджидали заструги.

Заструги – наметенные ветром снежные гряды – сущий бич для тракторов, в особенности старой конструкции, вроде нашего «Ситроена». Эти снежные наносы похожи на волны, какими их изображают на гравюрах восемнадцатого века.

Верхушки их твердые, а подошвы мягкие. Чтобы преодолеть их, приходилось двигаться по‑черепашьи медленно. И все равно трактор и прицепленные сзади сани раскачивались, словно суда в штормовую погоду. Лучи, отбрасываемые фарами, то светили в темнеющее небо, то упирались в передние заструги. Порой перед нами расстилались ровные участки. Но впечатление было обманчиво.

Двигаться по свежевыпавшему или принесенному ветром с плато снегу было неимоверно трудно.

В самом начале девятого часа утра Джекстроу остановил машину.

Непрестанный рев огромного двигателя умолк, но его тотчас сменил жуткий вой и стон ветра. На нас надвигалась стена льда и снега. Джекстроу подставил ей борт вездехода. Выпрыгнув из кузова, я принялся сооружать нехитрое укрытие.

Это был треугольный кусок плотного брезента, вертикальный край которого был прикреплен к крыше кабины и треку. Натянув брезент, вершину треугольника я привязал к крюку, вбитому в ледник. Во время еды внутри кузова всем было не разместиться. Кроме того, необходимо было где‑то укрываться с радиоаппаратурой: в восемь утра предстоял сеанс связи с Хиллкрестом. Но главное, хотелось как‑то облегчить участь Зейгеро и Левина. Всю ночь они ехали на тракторных санях, охраняемые Джекстроу или мною, и хотя температура составляла всего несколько градусов ниже нуля, да и закутаны оба были тепло, арестованным, похоже, крепко досталось.

Нас уже ждал скудный завтрак, но мне было не до еды. Почти трое суток я не смыкал глаз и, кажется, уже начинал забывать, что такое сон. Измученный физически и душевно, я находился на грани срыва и был не в силах по‑настоящему ни на чем сосредоточиться. А задуматься было над чем. Но уже не раз я ловил себя на том, что, держа в руках кружку с кофе, клюю носом.