Нет ответа. Элли подергала ручку. Дверь легко открылась, и она вошла в темный дом. Эллисон зажгла свет в прихожей и прислушалась к тишине. Ей показалась, что в конце коридора, ведущего в спальню Джона, послышались какие-то звуки.

— Джон?

Никакого ответа.

Что-то подсказывало ей, что он был дома. Скорее всего, в спальне. Она пошла прямо по коридору. На этот раз Элли не стала стучать, а просто открыла дверь.

— Не входи.

Его голос застал ее врасплох, но не напугал.

— С тобой все в порядке? — спросила она, перешагивая через порог.

— Я же сказал тебе, не входи.

Она застыла.

— С тобой все в порядке? — повторила Элли, уже поняв по его голосу, что это не так.

— Да.

— Да? — повторила она. — Мне так не кажется. Ты не хочешь сказать, что с тобой происходит?

— Убирайся отсюда. Со мной все в порядке.

— Нет, не все, — ответила она упрямо, не реагируя на злость в его голосе. — И как-то непривычно разговаривать в темноте. Ты не будешь возражать, если я включу свет?

— Буду.

— Тогда знаешь что? Мне все равно, будешь ты возражать или нет. Все, что меня волнует, — это пожилой человек, один на больничной койке, который очень хочет тебя видеть.

— Он знает, почему я не смог прийти.

— Да, знает, но я нет. Почему бы тебе не сказать и мне тоже?

Тишина.

Элли нажала на кнопку выключателя.

Сердце ее так и рухнуло вниз, когда свет залил одинокую жалкую фигуру на постели.

Он не был зол, он был разбит. В глазах она увидела такую пустоту, что чуть не заплакала.

— О, милый! — она бросилась к постели, не колеблясь ни секунды. Она обняла его руками и прижалась к нему всем телом.

Прошла, казалось, целая вечность, и все это время Элли изо всех сил старалась передать ему свое тепло и силу, мысленно обещая, что всегда будет с ним и поможет ему справиться со всем, что его мучает. Она ни за что не уйдет, не оставит его здесь одного, что бы он ни говорил.

Элли не знала, как долго они пролежали так. Он — застывший, как камень, и она, уверенная, что все делает правильно.

Был момент, когда Элли уже решила было, что все ее усилия бесполезны и что стену, воздвигнутую им, ничем не разбить. Но вот Джон повернулся на бок и неожиданно прижал женщину к себе. Он так крепко обнял ее, что у Элли слезы хлынули из глаз.

— Все в порядке, — всхлипнула она. — Все в порядке. Позволь мне помочь тебе. Позволь мне, — взмолилась она, расстегивая его рубашку.

Его руки накрыли ее руки, но она стряхнула их.

— Позволь мне, — упрямо твердила Элли.

Она быстро раздела его и разделась сама под его напряженным взглядом. А потом снова легла рядом с ним, обняла его, поцеловала, давая ему понять, как сильно и нежно она его любит.

Джон застонал, когда она склонилась над ним и ласкала его, пока он не выкрикнул ее имя в экстазе. Она хотела доказать ему, что он для нее все, все на свете.

На это ей потребовалась вся ее нежность и любовь. И ее усилия увенчались успехом. Скоро Джон расслабился в ее объятьях. Элли прижалась к нему, уткнувшись носом в шею, и блаженно вздохнула. И внезапно Джон заговорил.

Он никогда никому не рассказывал о том, что происходило с ним в Афганистане. Ни врачам, ни товарищам, ни родителям. Он не хотел, чтобы они хоть как-то соприкоснулись со всем тем ужасом, который ему пришлось пережить. И тем не менее он все рассказал Элли.

Все. Рассказал о том, что это такое — быть на передовой. Рассказал о солдатах и мирных жителях, подорвавшихся на минах, заложенных талибами.