Итак, Райлан Кемп, принесший тревожные вести, навсегда покидал монастырь святой Терезы. Джоанна знала, что в памяти ее он останется надолго, если не навсегда. Много дней и ночей будет она грезить об этом человеке, вспоминая каждую минуту их недолгого знакомства. Вот и теперь мысли ее то и дело возвращались к их последнему разговору. Он говорил о ее долге перед Оксвичем. И перед жителями деревни. Но Джоанна чувствовала, что не может она быть в долгу ни перед мрачным родовым замком, ни перед крестьянами, которые, поди, и не узнали бы ее, если бы увидели. Им наверняка почти безразлично, кто станет хозяином их земель, — лишь бы он был надежным защитником своих владений и не слишком изнурял своих крестьян работой в поместье. Нет, она не изменила никакому долгу, решив остаться в монастыре. А кроме того, подумала она, становясь коленями на холодный каменный пол, она предпочла выполнить обязанность, которая была и будет самой главной для любого благочестивого человека, — обязанность быть хорошей христианкой.

— А как же насчет детей? — как будто шепнул ей чей-то низкий голос, в котором явственно звучала насмешка.

Джоанна поднялась с пола, подавляя вздох. Она рассеянно потирала колени. Мысль о детях привела ее чувства в смятение.

Если бы существовала хоть малейшая возможность родить ребенка, не выходя замуж, то она бы ею непременно воспользовалась. Ей так хотелось иметь собственное дитя! Она бы так любила своего младенца, так преданно заботилась бы о нем, предупреждая все его желания. Он рос бы, окруженный любовью, он был бы счастлив и обеспечен всем необходимым.

Она скрестила руки, обхватив ими плечи, и погрузилась в мечты. Она любила бы своего ребенка больше всего на свете. И ребенок в ответ платил бы ей тем же. От одной мысли об этом у нее на сердце потеплело. Но тепло это исчезло и каким-то непостижимым образом превратилось в комок в горле, стоило ей вспомнить, где — и почему — она находится. Девушка бессильно уронила руки и склонила голову. Что ж, придется покориться своему собственному выбору. Никогда у нее не будет детей, потому что не будет мужа. Во Господе найдет она покой и утешение. Любовь Его поистине безгранична и превыше любой земной любви.

Но мысль эта не принесла девушке желанного успокоения. Со двора донесся топот копыт. Лорд Блэкстон и его люди ускакали прочь, унося с собой последнее напоминание о мирской жизни, адресованное ей, Джоанне. Тщетно старалась девушка убедить себя в том, что для нее их отъезд — большая радость и избавление. Все, что ей удалось, — это ценой немалых усилий удержаться от слез.

Когда Джоанна вышла из кельи во двор, настал час вечерней молитвы. Но девушка была настолько взволнованна, на душе ее было так мрачно и тяжело, что она почувствовала себя не в силах видеть сейчас чьи-либо лица, присутствуя на богослужении в часовне. На ужин она тоже не явилась. С моря порывами дул сильный, злой ветер. В его неистовых завываниях Джоанне слышались чьи-то жалобные стоны. Эти тоскливые звуки как нельзя лучше выражали чувства, которыми она была охвачена. Ее снедала бессильная ярость, желание куда-то бежать, делать что-то, только бы не оставаться на месте.

На востоке, там, где раскинулось Германское море, небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, но на западе сквозь легкую пелену облаков еще проглядывало солнце. Летние сумерки длятся долго, и Джоанна знала, что их неверный свет окончательно померкнет лишь через несколько часов. Она стояла в каком-то оцепенении, глядя на запад, а в это время колокола зазвонили к вечерне. Несколько запоздавших монахинь торопливо просеменили по двору и, поднявшись по ступеням, прошли сквозь высокий портал.