|
Настя тряхнула головой, загоняя непрошеные мысли в подвал, запирая их там на засов и оставляя на двери записку «Об этом я подумаю завтра». Может быть. 3 Оказалось, что уже наступил вечер, обычный сиреневый летний вечер, несерьезный и безответственный. Монахова не стала переодеваться и отправилась в киоск за сигаретами как была – в халате и в шлепанцах, нечесаные волосы собраны на затылке резинкой. – Я забыла деньги, – сказала она внизу. – У меня есть, – успокоила ее Настя. – Я потом тебе отдам, – мрачно добавила Монахова. – Блин, спрячь меня скорее… Нет, не успеем, – она натужно улыбнулась. – Оленька! Привет… – Чмоки-чмоки, – радостно сказала Оленька и поцеловала Монахову в обе щеки. – А ты, наверное, Настя! Настя вытерла помаду со щек и подумала, что можно было все-таки попробовать спрятаться. В Оленьке было не меньше метра восьмидесяти, к этому прилагались: очень короткая юбка и чисто символическая розовая маечка с нарисованным котенком, крохотная сумочка, невероятно ровные и белые зубы, кукольной красоты личико… И еще она все время говорила. – Куда-то собираетесь, да? Приятно провести время? – Говоря это, она почему-то трогала Настю за плечо. – Ага, на дискотеку, – сказала Монахова. – Шикарно! Я с вами, только вот сейчас посмотрю почту, я ведь жду письма… – Что это было такое? – спросила Настя, отряхивая плечо и глядя, как Оленька роется в ячейке с письмами у столика вахтерши. – Что это за Оленька? Почему вообще она – Оленька? – Потому что она так себя называет. Ах да, и еще она живет напротив твоей комнаты. Перевелась весной. Что еще сказать? Что она дура? Это значит незаслуженно оскорбить всех дур. Я думала, что такое бывает только в комедиях про глупых блондинок…. – Она блондинка, – констатировала Настя. – И она идет обратно, – процедила Монахова. – Если она еще полезет целоваться… Целоваться Оленька не стала, она просто взяла Настю и Монахову под руки и буквально вытащила их на улицу. Не переставая улыбаться. – Вообще-то мы за сигаретами, – проскрипела Монахова на ходу. – Не на дискотеку? – Нет… На секунду Оленька загрустила, но потом мир снова засиял для нее во всем великолепии: – Ничего, мы можем просто прогуляться, подышать свежим воздухом, сделать необходимые покупки… Настя, мне так много про тебя рассказывали! Так здорово, что мы наконец познакомились! – Нет слов, – сказала Настя. – Так ты, значит, перевелась? Последствия этого вопроса оказались сравнимы со взрывом речной плотины; Настя почувствовала, что ее уносит потоком абсолютно ненужной информации, которая лилась из перламутрового ротика Оленьки. Собственно, смысл всех этих слов сводился к тому, что Оленьке в университете все нравится и она тоже всем нравится, так что мир в целом и в частностях безоговорочно прекрасен… На какое-то время Настя сумела абстрагироваться от нескончаемой Оленькиной болтовни, но потом защита была нарушена: – …Антонина Эдуардовна – очень хороший преподаватель, и Николай Семенович тоже… – Ага, – влезла Монахова. – Только ты на его занятиях не садись на первую парту. |
