Нет, такие узкоспециальные вещи – это не мысли персонажа, это мысли режиссера, и здесь и кроется еще одна серьезная проблема фильма: Кауфман, похоже, не любит (или не умеет) себя редактировать и не дает редактировать другим. Если сцена ему нравится, он ее оставляет, неважно, уместна она или нет. В итоге на выходе мы получаем сборник умозрительных гэгов и цитат о солипсизме имени ЧК. И в этом нет ничего плохого, просто непонятно, зачем выдавать цитатник за художественный фильм.
И да, это правда, что и на ранних этапах карьеры Кауфмана его сценарии часто напоминали перформансы и трещали по швам от отсылок; фамилия одной из героинь «Вечного сияния», например, Звево – очевидная отсылка к писателю Итало Звево, но, чтобы насладиться «Вечным сиянием», вовсе не нужно быть специалистом по итальянскому модернизму, читать переписку Звево с Джойсом или иметь за плечами диссертацию по творчеству Александра Поупа. Один из критериев хорошего, живого фильма или романа – он работает даже в том случае, если зритель не считывает и не видит большую часть слоев. Ты можешь взаимодействовать только с верхним слоем и все равно получить кучу эмоций. В «Думаю, как все закончить» верхнего слоя просто нет. Бакли и Племонс, впрочем, пытаются создать его своей игрой, своим талантом, и тем не менее фильм выглядит так, словно с него содрали кожу и демонстрируют нам исключительно внутренности. Ну что ж, вскрытие тоже можно обставить как представление, в конце XIX – начале ХХ века люди платили деньги, чтобы сходить в анатомический театр и своими глазами увидеть, как врач копается в органах трупа или выведенного из сознания пациента. «Думаю, как все закончить» – киношный эквивалент анатомического театра. Само тело фильма – одна сплошная изнанка, кишки, контекст и коды, которые необходимо взламывать в каждой сцене, иначе происходящее на экране ближе к концу просто потеряет смысл. А еще пахнет формалином и немножко тошнит.
Кино – эмоциональный медиум, и, кажется, Кауфман-режиссер об этом забыл. Он даже актеров теперь подбирает по чисто формальным признакам. В 2007 году он написал аудиопьесу «Надежда покидает театр» (“Hope Leaves the Theatre”) и на главную роль взял актрису Хоуп Дэйвис – исключительно из-за ее имени, чтобы дать названию пьесы дополнительный слой иронии: прямо посреди спектакля Мерил Стрип выгоняет Хоуп из театра за болтовню по телефону и разражается речью о том, что люди совсем обнаглели: никакого уважения к труду актеров! «Надежда покидает театр!» – восклицает Мерил Стрип в роли Мерил Стрип, которая только что заставила другую Надежду, Хоуп Дэйвис, покинуть театр.
Точно такой же трюк Кауфман проворачивает и в «Думаю, как все закончить». Главные роли играют два человека по имени Джесси, ведь режиссеру важно, чтобы даже имена актеров отражали идею фильма и служили остроумным намеком на будущую развязку. Возможно, это впечатлило бы кого-то в девяностые или нулевые, но не сегодня – времена, когда демонстративное обнажение приема и цитаты «для своих» считались признаком невероятной крутизны автора, ушли. В этом смысле Чарли Кауфман, мне кажется, совершил удивительный трюк – сальто назад во времени: его первые фильмы тоже были песнями солипсиста, это были трансляции из головы главного героя, но это был настоящий герой, он был дурацкий, жалкий, нелепый, смешной – он был живой, и в «Малковиче» или «Вечном сиянии» было совершенно неважно, к какому итальянскому модернисту нас отсылает автор. Когда-то Кауфман опережал свое время; в последней же своей работе он от времени, скорее, отстает: фильм снова о солипсизме, но теперь страхи в нем выглядят не как эмоции, а как приемы.
Я начал текст с упоминания movie jail и предположения, будто любой режиссер мечтает из нее вырваться. |