Начинался новый допрос. Ответом было молчание. Раймонда не решалась заговорить. Ведь от ее ответа будет зависеть весь дальнейший ход этого трагического события!

Девушка глубоко вздохнула, чтобы голос ее не дрожал, и, скрывая волнение под мнимым спокойствием, небрежно ответила:

— Меня зовут… девчонка-Букетик!

Председатель покачал головой.

— Девчонка-Букетик? — повторил он, напуская на себя важность в угоду публике и почесывая пером бакенбарды. — Это не фамилия! Скажите хотя бы ваше имя!

Раймонда промолчала.

— Ну, отвечайте же, — сказал председатель уже более сурово.

Раймонда упрямо повторила:

— Девчонка-Букетик, нет у меня другого имени!

Председатель не стал настаивать.

— Сколько вам лет?

— Не знаю.

— Где вы живете?

— Нигде!

Судья, несколько удивленный этими уклончивыми и в то же время четкими ответами, почти что ласково взглянул на девушку: ее красота, бесспорно, вызывала его жалость, чуть ли не симпатию. Он слегка пожал плечами, по привычке смиряясь с обстоятельствами, и снова заговорил, помня о слушателях в зале:

— В наших досье вы не значитесь… Вы еще ни разу не были судимы, по крайней мере, здесь, в Париже… Напрасно вы скрываете, кто вы такая. От вашей искренности зависит доброе отношение суда к вам…

Раймонда тихо склонила голову, но ничего не ответила.

— Вы обвиняетесь в том, что явились вечером в дом госпожи де Бремонваль под предлогом продажи цветов и, воспользовавшись тем, что слуги зазевались, присвоили драгоценности — кольца и броши — на сумму примерно пятнадцать тысяч франков. К несчастью, а вернее будет сказать, к счастью, — смотря, кто говорит, — один из слуг застал вас, а при вас были найдены эти драгоценности, причем две из них — в ваших туфлях. Тогда послали за полицией, которая и препроводила вас в участок. Признаете ли вы эти обвинения?

Раймонда с гордостью выпрямилась и, всем своим видом отрицая обвинение, воскликнула:

— Я никогда не воровала! Я честная женщина!

— Однако, — настаивал председатель, — вас взяли с поличным?

Раймонда не дала ему договорить!

— Не было этого! — закричала она не своим голосом. — Не было!

Судьи пожимали плечами. Председатель распорядился:

— Переходим к допросу свидетелей.

Судебный исполнитель тотчас же подошел к двери, которая вела в коридор, где находились свидетели.

— Бригадир Массон! — позвал он.

Полицейский вошел в зал суда и грубым твердым голосом дал показания: его вызвали из участка, чтобы арестовать воровку, которую слуги госпожи де Бремонваль схватили и связали в доме своей хозяйки. При краже он не присутствовал, но зато при нем из туфли этой девушки вынули спрятанные там бриллиантовые кольца.

— Руллош! — позвал затем судебный исполнитель.

И появился Фонарь.

Долговязый апаш, резко перейдя из темноты коридора в светлый зал, нерешительными шагами двинулся к судейскому столу. Искоса он бросал взгляды то туда, то сюда, как затравленный зверь, но в тоже время пытался делать вид, что ему все нипочем. Весьма неуместным приветствием: «Добрый вечер, дамы-господа», — он вызвал бурю восторга, прекратившуюся, только когда исполнитель пригрозил вывезти всех из зала.

Затем Фонарь присягнул, что будет говорить «правду и только правду», утер усы обшлагом и пустился в невероятно запутанный рассказ, пытаясь объяснить судьям, как и почему «Белобрюхий» послал его за фараонами ввиду того, что «поймал цыпочку на хазе».