—    Придется взрывать, не дожидаясь эшелона, — включается в разговор Кравчук. — Сейчас спохватятся, подкрепление прикатит.

—    Может, и не прикатит, — возражает Быков. — Похоже обходчиков мы уложили тихо... Почему они так быстро вернулись?

—    Вот и меня это волнует, — отзывается Эльза. — Вернулись они не случайно: или собака нас учуяла, когда проходили мимо, или скоро должен следовать эшелон. Первое маловероятно: если бы они выслеживали нас, не поступали бы так опрометчиво. Скорее — второе. Так что, подождем немного...

Догадка оказывается верной: не прошло и десяти минут, как с Запада донесся перестук колес по стыкам рельсов. А спустя еще немного окрестности потряс взрыв...

И снова изнурительный марш-бросок по болотам, по трясинной хляби. Люди выбивались из сил. Порой казалось, что сердце не выдержит, вот-вот разорвется в груди. Автомат гнет к земле, ноги подламываются. Хочется упасть прямо перед собой и передохнуть хоть минутку. Но надо идти. Она — командир и должна показывать пример.

Лишь на рассвете они попали в лес, где нет ни кочек, ни болот, а опавшая с деревьев листва манит сильнее, чем перина. Эльза выбрала место поглуше и объявила привал.

Засыпая, она слышала в небе гул самолета и в воображении явственно и четко увидела простое, доброе и улыбчивое лицо сержанта. Где он теперь, жив ли?..

Весна сорок третьего на Северный Кавказ пришла дружная, солнечная. До самого марта держались морозы, потом зарядила непогодь, и вдруг в один день все переменилось: небо очистилось от облаков, ветер стих и землю залили синь неба да лучи яркого, полетнему знойного солнца. Аэродром быстро о подсох и заполыхал слепящими, как само солнце, одуванчиками. Зазвенели в небе жаворонки, загорланили на уцелевших деревьях грачи, латая [25] старые гнезда, нежно и переливчато выводили рулады л сточки, сидя на карнизах у своих мазанок, заставляя людей хоть на минуту забыть о войне, о том, что на каждом шагу их подстерегает смерть.

Лейтенант Иван Хрущев стоит около своего бомбардировщика, наблюдает за птицами и ему вспоминается детство. Давно ли босоногим мальчишкой бегал он за «фордзоном», появившимся в селе трактором, и мечтал прокатиться на нем. А когда увидел самолет и узнал, что им тоже управляют люди, потерял покой и сон. И давно ли он был курсантом авиашколы, впервые поднялся в небо. Если не думать о войне, словно только вчера совершил самостоятельный полет. Но попробуй не думать, когда война сама напоминает о себе. Вон каким стал твой бомбардировщик: правая сторона фюзеляжа, крыло, стабилизатор закопчены, местами оплавились от огня.

...Еще при подходе к цели Хрущев заметил, что правый мотор искрит, в кабине почувствовалась гарь.

—    Командир, из выхлопных патрубков правого мотора летят снопы искр, пахнет горелым маслом, — осторожно доложил стрелок-радист.

—    И я чую, — подтвердил штурман. — Нехороший запах. Может, вернемся?

Хрущев был обеспокоен не меньше: запах гари свидетельствовал о неисправности мотора. По всем правилам надо возвращаться, но экипаж идет первым, чтобы сбросить контейнер с рассеивающимися ротативными авиабомбами для обозначения цели, по которой будет наносить удар полк... И до цели осталось совсем немного. Однако члены экипажа встревожены, напряжены, это тоже может повлиять на результат бомбометания. Надо как-то успокоить их. Хрущев уменьшил обороты правого мотора -искрение прекратилось — и сказал весело:

—    Живы будем — не помрем! Смотри, штурман, не прозевай цель!

Пилотировать между тем стало труднее, самолет так и норовил развернуться вправо, приходилось все время жать левую педаль, чтобы компенсировать неравномерную тягу рулем поворота.