И как же так вышло, что особа моего пошиба очутилась тут, среди миллионеров и кинозвезд, а лицо мне переменила городская знаменитость? Заварил всю эту кашу мой менеджер Брэдли, который в высшей лиге тоже не состоит, да и на Джорджа Клуни похож ничуть не больше, чем я. Впервые он заговорил об этом несколько лет тому назад — сначала вроде бы в шутку, но всякий раз, когда заводил ту же речь снова, делался все серьезней. Вкратце суть его слов сводилась к тому, что внешность у меня уродливая. А именно это и мешает мне пробиться в высшую лигу.

— Погляди на Маркуса Лайтфута, — говорил он. — Погляди на Криса Бугоски. Или на Таррентини. Обладают ли они уникальным звучанием, как ты? Нет. Твоей проникновенностью? Твоей нежностью? Владеют ли они хотя бы наполовину твоей техникой? Нет. Но выглядят они как надо, и потому все двери для них открыты.

— А как же Билли Фогель? — возражал я. — Страшнее черта, однако преуспевает хоть куда.

— Билли уродлив, верно, но при этом сексуален — эдакий гламурно плохой парень А ты, Стив, ты… Ты скучный неудачник — и только. Уродлив, но не в ту сторону. Послушай, ты ни разу не подумывал принять какие-то меры? К хирургам, что ли, пойти?

Дома я пересказал весь этот разговор Хелен в надежде, что он тоже ее позабавит. Поначалу мы и впрямь отпустили в адрес Брэдли пару-другую шуточек. Она подошла ближе, обняла меня и сказала, что для нее, по крайней мере, красивее меня нет никого на свете. А дальше как бы призадумалась и замолчала, а когда я спросил, что с ней такое, она ответила — да нет, все хорошо. Потом добавила, что не исключено — то есть не совсем исключено: кто знает, быть может, Брэдли отчасти и прав. Быть может, мне стоит прикинуть, есть ли смысл принять какие-то меры.

— И нечего на меня так смотреть! — взвизгнула она. — Все это делают. А для тебя — для тебя это профессиональная необходимость. Кто хочет стать шикарным водителем — идет и покупает себе шикарный автомобиль. В твоем случае то же самое.

Но тогда я эту идею попросту выкинул из головы, хотя и начал свыкаться с образом «уродливого неудачника». Главное, денег у меня было кот наплакал. Собственно, к тому моменту, когда Хелен завела речь о шикарных водителях, наш долг составлял девять с половиной тысяч долларов. Хелен тем и отличалась. Многое мне в ней нравилось, но уметь начисто позабыть о нашем истинном финансовом положении и замышлять новые крупные траты — в этом была вся Хелен.

Деньги деньгами, а вот что меня начнут полосовать — это мне совсем не нравилось. Это не очень-то для меня. Однажды — мы с Хелен тогда только-только сошлись — она позвала меня с собой на пробежку. Стояло морозное зимнее утро, джоггер из меня никакой, однако от Хелен я был как в угаре, и мне хотелось ее впечатлить. Мы пустились трусцой вокруг парка, я от нее не отставал, как вдруг бацнулся носком о что-то твердое, торчавшее из земли. Нога заныла, хотя и не очень, но когда я снял кеду, стянул носок и увидел, что ноготь на большом пальце оторвался и торчит, будто в фашистском приветствии, мне стало плохо: затошнило — и я взял да и вырубился. Так уж я устроен. А потому ясно, что от пластической хирургии я не в восторге.

К тому же, сами понимаете, тут было дело принципа. Да, я уже упоминал, что вовсе не ратую за Цельность артистической личности. За деньги готов играть любую жвачку. Но это предложение было совершенно иного рода, а гордость я еще не до конца растерял. В одном Брэдли был прав: я вдвое талантливее многих и многих у нас в городе. Похоже только, что особого значения талант теперь не имеет. Все сводится к имиджу, товарности, мельканию на журнальных обложках, в телевизионных шоу, к участию в вечеринках и к тому, с кем ты обедаешь. Мне от всего этого тошно. Я — музыкант, и с какой стати должен вляпываться в эту дребедень? Почему мне нельзя просто играть максимально хорошо, насколько я умею, и совершенствоваться, пускай и у себя в клетушке, — и может быть, когда-нибудь (давайте только предположим) настоящие знатоки музыки меня услышат и оценят мою игру.