Так ходят монахи, безумцы и актеры.

    Рука с веером, чьи пластины были изукрашены по алому фону огромными пионами цвета первого снега, совершила безукоризненный жест «Ночью в одиночестве любуюсь луной» - край веера мимолетно коснулся левого плеча и застыл, ожидая неторопливого поворота головы.

    Костры вокруг помоста, за рядами безмолвствующих зрителей, дрогнули, бросили щедро отсветы на недвижную фигуру.

    Любуясь осенней луной,

    По горам кружу я…

    Снова флейта - на этот раз протяжно, тоскливо, вздрагивая всем телом нервной мелодии.

    Барабаны молчали.

    Тени бродили по белому лицу, по женской маске, вдруг ожившей в ночи, полной теней, звуков и напряженного внимания.

    Голова запрокинулась, всплеснув прядями длинного, до пят, парика. Обилие света пламенем охватило маску, изменчивость наложилась на неизменность, и неживой лик на миг оживился ликованием.

    Тени - волнующие, завораживающие.

    Тени…

    Смятение чувств.

    Нога в белоснежном носке поднялась, притопнула. Одинокий звук, неожиданно гулкий из-за укрепленного под досками кувшина, не спеша побежал прочь, в темноту… дальше, еще дальше…

    Исчез.

    Как не бывало.

    Любуясь на белый снег,

    По горам кружу я…

    Гортанный, растягивающий гласные голос давно уже был не столь силен, как в далекой молодости, когда с легкостью перекрывал шум взыскательной киотской публики, - но ведь и шум давно ушел в прошлое, став воспоминанием.

    Пылью под ветром.

    Зря, что ли, сказано в «Предании о цветке стиля»:

    -  После пятидесяти лет едва ли есть иной способ игры, кроме способа недеяния. Недаром говорят: «В старости единорог хуже осла!» И все же: коли являешь собой поистине мудрого мастера, цветок сохраняется в тебе, пусть даже ты теряешь многие и многие пьесы. Так, случается, не опадают цветы и с одряхлевшего дерева, почти лишенного веток и листьев…

    Сейчас на представлениях Дзэами Дабуцу, Будды Лицедеев, шесть лет назад постригшегося в монахи, но не оставившего сцену, - сейчас на редких спектаклях, где великий мастер, автор «Предания о цветке…», являл публике свое искусство, молчали.

    Затаив дыхание.

    С замиранием сердца.

    Вслушиваясь в тихий плач хора:

    Круг за кругом - и снова круг,

    О, вращение без конца!

    Слепая привязанность к земле,

    Туча, темнящая лунный свет.

    Пыль вожделений свилась клубком -

    Так горная ведьма родилась.

    Глядите, гладите на демонский лик!…

    Ветер не выдержал, прошелестел в соснах на холме - там, далеко, за спинами зрителей, с трех сторон окруживших помост. И в ответ рябью пошла крона могучей, узловатой сосны на заднике, ожидая поддержки от изображения двух стволов бамбука, молодых и стройных, на правой стене близ «дверцы-невидимки».

    Оттуда, из этой дверцы, появлялся служка в черном, когда требовалось незаметно поправить актеру парик или подать оброненный веер; но сейчас в служке не было надобности.

    Спектакль «ха», зрелище «пяти вершин», близился к завершению.