Изменить размер шрифта - +
Чем изрядно потоптался по японским традициям. И быть бы дедушке битым четырьмя «внутренними учениками» Такэды, когда б не дипломатический талант самого Уешибы и однозначный запрет ожившего Последнего Самурая на вынос сора из избы… простите, из додзе.

    Пожалуй, символично, что оба они, учитель и ученик, Последний Самурай и О-сэнсей, умерли в одном возрасте и практически в один день; только ученик отстал от учителя на двадцать шесть лет.

    Не поверил айкидошник. Опять про любовь завел. Про отсутствие духа соперничества. А когда я ему сообщил, что в старых школах карате, того самого злобного карате, от которого у айкидошника скулы сворачивает, про так называемый «свободный спарринг» и слыхом не слыхивали аж до конца первой четверти XX века…

    Опять не поверил.

    Бросил метать бисер передо мной свиньей.

    Ушел, смеясь.

    А я смотрел ему вслед, понимая, что в полный стакан не наливают, и думал: прав ты, дурачок, и про любовь прав, и про гармонию… Только рано начал. И вслух. Оно когда про любовь вслух и чересчур, без спросу хватая за грудки и вкручивая любой ценой, - сомнения великие берут.

    Любовь - штука тихая.

    А ты, брат, не Купидон, чтобы с этой любовью, да ко всякому-каждому, да в мегафон, да на всех перекрестках…

    -  …ты чего, заснул?

    -  Пошли отсюда, Димыч. Что мы с тобой, Монаха не видели? Знаешь песню: «Каким ты был, таким ты и остался, орел степной…»?

    Димыч недовольно засопел и стал копаться в бороде. У меня борода короткая, огладишь, вот и весь кайф, а у него - другое дело. Есть где развернуться.

    -  Монах американца грохнул, - буркнул он невпопад, словно желая мне напомнить. - Мало ли… может, подойдем?

    Не стал я объяснять, что после телефонного разговора мне меньше всего хочется подходить к Монахову Владимир свет Палычу.

    Зачем?!

    Чтобы опять услышать смех и хриплое:

    -  Ты только вот о нем подумай, сэнсей, ты крепко подумай: двенадцать лет жизни - коту под хвост! А, сэнсей? Что скажешь?!.

    Ничего не скажу, Володька.

    Промолчу.

    Пинай свою девицу всласть.

    …Димыч шел за мной, немузыкально мурлыча под нос.

    ДМИТРИЙ

    Сегодня я устал основательно. Олег - видимо, одурев от свежего воздуха после духоты подвала, - загонял всех до смерти, отчего сразу вспомнился давний случай. Когда меня, после трех дней на ногах и трех бессонных ночей на одном загородном сборище, вытащили под вечер последнего дня крутить показуху. Народ алкал зрелищ (ибо хлеб и тушенка уже были съедены, а водка выпита). Я еле ноги волочил, даром что трезвый, а тут ко мне подбегает приятель и взашей гонит выступать. Ну, показуху-то мы отработали нормально, откуда только силы взялись! - а потом все закончилось, вышел я из круга, смотрю: на дороге бревно лежит. Не очень даже большое. Мне б переступить, да нога не поднимается! Минутой раньше брыкался вовсю - а тут бревно перешагнуть не могу! С третьего раза удалось, и то чуть не упал…

    Нет, сейчас, конечно, мне бревно не преграда; но состояние похожее. И предплечья ноют - опять отбил об Тролля. Завтра в калейдоскоп играть буду: сперва посинею, затем пожелтею. Кр-расота! Вот сейчас еще выйдем к остановке, возьмем по бутылке пива, сами себя осудим за потакание низменным страстям…

    -  Пивка возьмем? - Олег поравнялся со мной.

    Смотри- ка, хромать начал! Вспомнил… ладно, шучу.

Быстрый переход