|
.. ха—ха—ха! ученый Кант есть и у нас; только на воротниках инженеров! В искусстве то же самое! Не угодно ли вам сегодня пойти в концерт? Услышите народного певца Агремантского... Большим успехом пользуется... А если бы лещ с кашей — лещ с кашей, говорю вам, был одарен голосом, то он именно так бы и пел, как этот господин! И тот же Скоропихин, знаете, наш исконный Аристарх, его хвалит! Это, мол, не то, что западное искусство! Он же и наших паскудных живописцев хвалит! Я, мол, прежде сам приходил в восторг от Европы, от итальянцев; а услышал Россини и подумал „Э! э!“; увидел Рафаэля — „Э! э!..“ — и этого Э! э! нашим молодым людям совершенно; достаточно; и они за Скоропихиным повторяют: „Э! э!“ — и довольны, представьте! А в то же время народ бедствуст страшно, подати его разорили вконец, и только та и совершилась реформа, что все мужики картузы надели, а бабы бросили кички... А голод! А пьянство А кулаки! Но тут Машурина зевнула — и Павлин понял, что надо переменить разговор. — Вы мне еще не сказали, — обратился он к ней где вы эти два года были, и давно ли приехали, и что делали, и каким образом превратились в итальянку и почему ... — Вам все это не следует знать, — перебила Машурина, — к чему? Ведь уж это теперь не по вашей части. Паклина как будто что—то кольнуло, и он, чтоб скрыть свое смущение, посмеялся коротеньким, натянутым смехом. — Ну как угодно, — промолвил он, — я знаю, я в глазах нынешнего поколения человек отсталый; да и точно, я уже не могу считаться... в тех рядах... — Он не закончил своей фразы. — Вот нам Снапочка чай несет... Вы выкушайте чашечку да послушайте меня... Может быть, в моих словах будет что—нибудь интересное для вас. Машурина взяла чашку, кусочек сахару и принялась пить вприкуску. Паклин рассмеялся уже начисто. — Хорошо, что полиции здесь нет, а то итальянская графиня... как, бишь? — Рокко ди Санто—Фиуме, — с невозмутимой важностью проговорила Машурина, втягивая в себя горячую струю. — Рокко ди Санто—Фиуме, — повторил Паклин, — и пьет вприкуску чай! Уж очень неправдоподобно! Полиция сейчас возымела бы подозрения. — Ко мне и то на границе, — заметила Машурина, — приставал какой—то в мундире; все расспрашивал; я уж и не вытерпела: „Отвяжись ты от меня, говорю, ради бога!“ — Вы это по—итальянски ему сказали? — Нет, по—русски. |
