Наконец, свое не московское, а западнорусское происхождение первый Лжедимитрий ясно обнаружил всем своим характером, поведением и привычками. На престоле он Пыл все тот же тщеславный, легкомысленный рубака, любитель женщин, пиров и танцев, как истый шляхтич; выросший при дворе польских и ополяченных русских панов того времени. Некоторые из этих польско-русских панов (вышеуказанные), по нашему крайнему разумению, и были настоящими виновниками самозванческой смуты. Хотя они тщательно скрывали истину; но иногда, в пьяном виде, проговаривались, что самозванец их дело; как о том свидетельствует хроника Буссова. Особенно заслуживает внимания его ссылка на Яна Сапегу; трудно предположить, чтобы сему последнему осталось неизвестным тайное, но вместе руководящее участие в сем деле главы его фамилии канцлера Льва Сапеги. Приведем также свидетельство итальянца Нери Джеральди в его письме из Нюренберга к великому герцогу Тосканскому, от 26 сентября 1605 года, т. е. во время царствования Лжедимитрия. Со слов встреченных им польских купцов, он говорит, что Мнишек истратил почти все свое состояние на поддержку «сего князя»; что последний в юности находился в услужении у Мнишка и «свободно владел языками польским, латинским и природным русским». По-видимому, Джеральди был ранее в Польше и видел самозванца или человека, на него похожего. «Мне сперва казалось, — продолжает он, — что я знавал его лично, но убедился в ошибке своей, принимая вместо него сына смоленского воеводы, который бежал к московскому князю Иоанну Васильевичу, отцу нынешнего царя». (Сборник Чимпи в Архиве Калачова.) Любопытно, хотя и темно, это вскользь брошенное замечание о сходстве самозванца с известным автору письма лицом. Что касается до обладания тремя языками, то латинский, по всем данным, самозванец знал очень мало. Кроме свидетельства Маржерета, напомним известие иезуита Савицкого о том, что самозванец сочинил послание к папе Клименту VIII по-польски, а иезуитам перевел его по-латыни.

К названным сейчас свидетельствам весьма нелишним дополнением служат слова, сказанные в польском сенате на сейме 1611 года, по поводу вопросов, касавшихся Смутного времени — слова, взятые Костомаровым из одной рукописи библиотеки Красинских и поставленные им в виде эпиграфа к своему Смутному времени. Приведем их в русском переводе: «Источник этого дела, из которого потекли последующие ручьи, по правде заключается в тайных умышлениях, старательно скрываемых, и не следует делать известным того, что может на будущее время предостеречь неприятеля». Только немногие, более благородные характеры, вроде знаменитого Яна Замойского, не хотели участвовать в этой чудовищной польской интриге против Московского государства. Наконец его родственник, другой знаменитый гетман, Жолкевский в своих «Записках о Московской войне», прямо заводчиком зла называет Юрия Мнишка: он, из честолюбия и корыстных видов, упорно поддерживал Лжедимитрия, самозванство которого ему было очень хорошо известно, и, при помощи своего родственника кардинала-епископа Мацеевского, вовлек в это дело короля.

Самая физиономия первого Самозванца, судя по наиболее достоверным портретам, выдает его невеликорусское происхождение.

Покончив с доказательствами западнорусского происхождения Самозванца и польско-литовской интриги, его породившей, скажу еще несколько слов об «Извете» Варлаама и о ложности названого Димитрия.

Выше мы не раз указывали на исследование г. Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник». Для всякого труда, посвященного данной эпохе, это исследование является несомненно ценным и весьма полезным пособием там, где нужно разбираться в массе русских сказаний и свидетельств, и определять степень их беспристрастия, взгляды на личности и события или их взаимное отношение друг к другу.