|
Но нельзя того же сказать о выводах собственно исторических. Тут критика автора подчас является слабой и несамостоятельной; что, впрочем, и естественно было найти в исследовании молодого, еще не вполне установившегося ученого. Впрочем, эта сторона скорее может быть отнесена к недостаткам той исторической школы, из которой вышел автор и которая слишком тяготеет к узкому, механическому способу исследования в ущерб широкой историко-критической основе. Мы уже имели случаи указывать, например, слишком недостаточно обоснованный вывод о невинности Бориса Годунова в смерти царевича Димитрия и подчинение автора в этом случае сомнительным авторитетам. Теперь позволим себе сделать г. Платонову легкий упрек в том, что он недостаточно оценил историческое значение такого источника, как пресловутый «Извет» старца Варлаама. Несмотря на свой небольшой объем, этот источник занимает очень важное место в ряду сказаний о Смутном времени: и для старых летописцев, и для новых историков он послужил главным основанием при отождествлении первого Самозванца с Григорием Отрепьевым и потому заслуживал отдельной, тщательно обработанной главы, а не одного только примечания, хотя бы и распространенного на две страницы (10–11). Ради выяснения этого памятника можно было пожертвовать разными подробностями, относящимися к некоторым другим произведениям, хотя многословным и объемистым, но малосодержательным и очень незначительным по своему итогу.
Вслед за Костомаровым, г. Платонов скептически относится к «Извету»; он указывает некоторые его невероятности, почти голословно считает его сочиненным летом 1606 года, и называет искусственной композицией. Вот и все. Тут, вместо ссылки на две грамоты Самозванца, помещены в Актах Эксп. II. №№ 26 и 34, гораздо важнее было сопоставить этот Извет с двумя другими грамотами, помещенными в тех же Актах Экспедиции, под №№ 28 и 29. В этих последних уже рассказывается о бегстве Отрепьева из Москвы в Литву с иноками Варлаамом Яцким и Мисаилом Повадиным и о первых их похождениях за рубежом: почти так же, как это рассказано в Извете самого Варлаама. А между тем сии две грамоты (патриарха Иова и новогор. митр. Исидора) написаны были в январе 1605 г., когда, соображая данные, Варлаам еще сидел в Самборской тюрьме. Далее, в Извете есть важная подробность, которой нет в названных сейчас двух грамотах: о путешествии Варлаама к королю и панам радным для изобличения Самозванца и о казни в Самборе Варлаамова товарища сына боярского Якова Пыхачова. Об указанном изобличении нет никаких других свидетельств, и этот факт сомнительный; но казнь в то время одного московского агента в Самборе есть исторический факт (см. выше при-меч. 3). Таким образом, Извет представляет несомненную фактическую основу, но с примесью какой-то путаницы и искренности. Обращу внимание, между прочим, на следующее обстоятельство. В Извете рассказывается: когда Отрепьев собирался из киевского Печерского монастыря ехать в Острог к князю Василию-Константину, Варлаам просил позволения остаться; но игумен Елисей ответил: «четыре вас пришло, четверо и подите». Откуда же четверо? Из Москвы пришли трое: Отрепьев, Варлаам и Мисаил. Четвертым мог быть их «вож» Ивашка Семенов, «отставленный старец» Спасского монастыря в Новгороде-Северском; он взялся проводить их за литовский рубеж. Но по грамотам патриарха Иова и митрополита Исидора за рубеж до села Слободки проводил их чернец Пимен, который от этого села воротился назад. Тут разногласие, и личность четвертого лица остается не совсем ясной. Не был ли это тот довольно загадочный монах Леонид, о котором упоминает Повесть о Борисе и Разстриге или «Како восхити ц. престол» и пр. под именем которого мог скрываться Самозванец? Означенная повесть говорит, что с Отрепьевым ушли в Литву не два, а три монаха. (Р. Ист. Биб. XIII. 155.) Вообще заодно с ним, по-видимому, орудует целая группа монахов по ту и по другую сторону московско-литовского рубежа. |
