Он добрый. Как ласково он прикрыл ее сейчас одеялом. И он такой нежный любовник! Очень нежный. У него тонко чувствующие руки, — а это редко встречается. Она влюблена, влюблена сверх всякой меры: она хочет и дальше быть с ним и делать для него все, о чем он попросит и о чем умолчит. Опасный симптом. Не стоит забывать: она сама планомерно и целеустремленно вела его к своей постели, а он, правда, не сопротивлялся, но и не форсировал события. Иными словами, она его вполне устроила, но он прекрасно мог бы обойтись и без нее. Дивные воспоминания немедленно испарились, Полин внезапно захотелось плакать. А если вся его нежность — суть следствие врожденной вежливости и нежелания обидеть даму? Конечно, ему уже не по возрасту кипеть юношеской страстью, но ей хочется, чтобы ее искренне, всей душой любили: заботились, опекали… Вчера она была счастлива просто оттого, что процесс соблазнения увенчался успехом, сегодня у сладости этой победы уже появился солоноватый привкус разочарования, ибо она реализовала свои планы на сто процентов, а надеялась еще на некий призовой бонус, нечто сверх плана: какие-то слова, намеки, обещания…

Глупости, чем она недовольна? Может, ее надежды реализуются в самом ближайшем будущем? Все элементарно просто: она по уши влюблена, а потому и терзается противоречивыми чувствами. Надо дать эмоциям немножко улечься. И ведь точно так же уговаривала себя в пятнадцать лет, когда влюбилась в того кудрявого мальчика… который носил серебряное колечко на мизинце… И сколько раз потом… Великовозрастная дура. Полин вздохнула, вновь обняла подушку и свернулась клубком: пожалуй, стоило постараться заснуть еще на пару часиков.

Вечером того же понедельника последние кадры для будущего буклета были отсняты, и Сол предложил Полин немного прогуляться. Погода продолжала держать марку, и Полин, в душе которой благостное настроение все же взяло верх, согласилась — во многом благодаря тому, что после вчерашних мытарств сегодня нацепила мягкие и легкие кроссовки. Ее так и подмывало рассказать Солу о своей победе, она сдерживала себя, чуть не зажимая рот ладонями. По дороге они забрели в узкий, длинный сквер, и Полин медленно побрела по газону, с удовольствием раскидывая ногами вороха опавших листьев и любуясь их вихреобразным огневым взлетом и неминуемым неторопливым приземлением.

— Полли, ты сегодня потрясающая. Губки сами собой улыбаются, в глазах чертики прыгают… Только вот свитер стоило надеть другой — с высоким воротом. Ты знаешь, что у тебя на шее след от поцелуя?

— Боже мой… Где?

Полин торопливо извлекла верную пудреницу и взглянула в зеркальце. Недвусмысленный синяк на шее и впрямь бросался в глаза.

— Действительно. А я и не заметила.

— А я заметил. У тебя такой вид… И отсутствующий, и удовлетворенный одновременно. Так выглядят подружки моего кота Макса после рандеву с ним.

— Не скабрезничай, Сол!

— Да чего уж там… Завидую тебе, Полли: ты еще сохранила силы для романтических авантюр.

— А ты перешел, исключительно на мысли о вечном?

— У меня сын в гипсе после падения со скейтборда, тетка лечится у психиатра, любовница приходит в себя после операции, а кота тошнит! И посреди всего этого кошмара я — абсолютно здоровый мешок с деньгами для чужих нужд.