Она пересекла город, направляясь к Дому Знаний и по крутой лестнице забралась на самый верхний этаж. Она ни секунды не сомневалась, что найдет там Креша; и он действительно оказался там и что-то записывал в одну из своих огромных старинных книг.

— Нилли! — воскликнул он. — Ты совсем лишилась разума, что разгуливаешь по такой погоде? Сейчас… подожди, я тебя вытру…

Он завернул ее в покрывало, словно она была малым ребенком. Она покорно позволила ему себя вытереть, хотя от этого ее мех встал дыбом.

Когда эта процедура была закончена, она сказала:

— Папа, мы должны поговорить о других вещах. Время, когда мы должны были это сделать, давно прошло.

— О других вещах? О каких?

— О… Гнезде… — нерешительно пояснила она. — О… Королеве…

Он был явно ошарашен.

— Ты действительно хочешь поговорить о джиках?

— Да, о джиках. О том, что знаешь ты и что знаю я. Возможно, это совпадет. Ты всегда говорил, что должен получше понять джиков. Ты в этом не одинок. Я тоже хочу, папа. Я тоже.

* * *

Чевкиджа Эйм указал на изогнутую дверь из поврежденного бурями закопченного дерева в конце туманного переулка, отходящего прямо от Фишмонгер-стрит и окруженного с одной стороны грязными торговыми зданиями с фасадами из грязноватого красного кирпича. Хазефен Муери до этого никогда не бывал в этой части города. Это был какой-то промышленный район, пользовавшийся более чем дурной репутацией.

— Это находится в самом низу, — сообщил капитан стражи. — В подвальном помещении. Зайдете, повернете налево и потом В11из по ступеням.

— А это будет безопасно, если я прямо так возьму и войду? — спросил Хазефен Муери. — Если они меня узнают и запаникуют?

— Сэр, с вами будет все в порядке. В таком полумраке трудно различить даже фигуры, не то что лица. Вас никто не узнает. — Гибкий юный бенг улыбнулся и с поразительной фамильярностью подтолкнул Хазефена Муери под локоть: — Идите, сэр! Идите! Уверяю, с вами ничего не случится.

В самом деле, в длинной, изогнутой и провонявшей вяленой рыбой комнате было очень темно. Единственными источниками света служили два яйцеобразных светильника, подвешенные в дальнем конце на стене. Возле стола с фруктами и ароматическими ветками, по всей видимости алтаря, стояли мальчик и девочка.

Хазефен Муери как ни вглядывался, кроме темноты ничего не видел. Но потом его глаза к ней привыкли и он насчитал около пятидесяти человек, которые сидели, плотно прижавшись друг к другу, на грубых черных бочках. Они что-то бормотали, распевали и время от времени топали ногами в ответ на слова детей у алтаря. То там, то здесь возвышались бенгские шлемы, но в основном собравшиеся были с непокрытыми головами. Доносившиеся до него голоса были низкими, хриплыми, — голоса обыкновенных людей, трудящихся. Хазефен Муери снова почувствовал тревогу: он никогда особо не общался с рабочими, и следить за ними теперь, в их святилище…

— Садитесь! — прошептал Чевкиджа Эйм, почти толкнув его на одну из бочек заднего ряда. — Сидите и слушайте! Мальчика зовут Тикхарейн Туэрб, он жрец, а жрицей является Чиа Креун.

— Жрец? Жрица?

— Послушайте их, сэр.

Он с недоверием уставился на происходящее. Хазефену Муери казалось, что он появился в преддверии иного мира.

Мальчик-жрец издавал странные хриплые звуки, — ужасные щелкающие звуки, очень походившие на язык джиков. Находившиеся перед ним поклонники культа отвечали таким же причудливым образом.