— Будет больно, но недолго. Дыши глубже.

Он ощупал голень ещё раз, нащупывая место, где гематома была плотнее всего. Надо сделать разрез, выпустить кровь, промыть. Простейшая процедура сейчас казалась подвигом. Он приставил скальпель к коже, чуть выше щиколотки. Рука дрогнула. «Ты делал это тысячу раз, — мысленно одёрнул он себя. — Не в операционной, так в полевых условиях. Давай».

— Аглая, держи крепче.

Та кивнула, сжав плечи Марьяны. Артём нажал на скальпель. Кожа поддалась, брызнула кровь — тёмная, густая. Марьяна вскрикнула, дёрнувшись так, что скамья скрипнула. Аглая прижала её сильнее, шепча что-то успокаивающее. Толпа ахнула, кто-то выругался. Артём не поднимал глаз, сосредоточившись на разрезе. Кровь текла обильно, но не пульсировала — артерия цела. Уже хорошо.

— Тряпку, — бросил он, не глядя. Аглая сунула ему холстину. Артём промокнул кровь, стараясь не занести в рану ещё больше грязи. Гематома начала спадать, но ссадина на локте всё ещё сочилась — грязь, смешанная с кровью, выглядела как верный путь к сепсису. Доктор плеснул спирт на рану, Марьяна снова вскрикнула, её тело выгнулось.

— Простите, доктор… — прохрипела она, стиснув зубы.

— Ничего, ты молодец, — проговорил Артем автоматически, как в реанимации, но голос дрожал. Он промыл разрез кипячёной водой, выдавливая остатки крови. Кожа вокруг разреза посветлела, но опухоль не спадала полностью. Надо накладывать шину, фиксировать ногу. И молиться, чтобы инфекция не пошла дальше.

Он взял доску, приложил к голени, обмотал верёвкой — туго, но не пережимая. Марьяна дышала тяжело, но уже не кричала. Аглая погладила её по волосам, что-то напевая. Артём вытер пот со лба рукавом. В горле пересохло.

— Бинты, — сказал он, протянув руку. Аглая подала моток, пахнущий сыростью. Артём начал бинтовать, стараясь не думать о том, что эти тряпки, скорее всего, кишат бактериями. Закончив, он выпрямился, оглядев свою работу. Нога зафиксирована, кровотечение остановлено. Но без антибиотиков шансы Марьяны — пятьдесят на пятьдесят. Если повезёт.

— Всё, — выдохнул он, отступив от скамьи. Толпа загудела, кто-то зашептал молитвы. Старуха снова забормотала про «Скверну», но Артём её не слушал. Он смотрел на Марьяну, чьё дыхание стало ровнее, но лицо всё ещё было бледным, как полотно.

— Жить будет? — спросил бородатый мужик, теребя шапку в руках.

— Если не начнётся заражение, — ответил Артём, чувствуя, как усталость наваливается свинцом. — Будем следить за ней.

Он повернулся к Аглае, которая всё ещё держала Марьяну за руку.

— Ты молодец, — сказал он тихо. — Спасибо.

Аглая кивнула, но в её глазах мелькнуло что-то странное — то ли уважение, то ли подозрение.

— Иван Палыч, вы… чудной какой-то нынче, — пробормотала она. — Словно не вы.

Артём промолчал. В голове крутился вихрь: «Где я? Что это за место? Почему меня все упорно называют Иваном Палычем?» Самое время найти на эти вопросы ответы.

— Воды, — бросил он, и кто-то сунул ему ковш с ледяной водой. Артём выпил, чувствуя, как холод пробирает до костей.

Толпа у скамьи продолжала гудеть, мужики перешёптывались, то и дело крестят на икону. Их голоса сливались в гул, от которого голова Артёма раскалывалась сильнее.

— Всё, — бросил он, выпрямляясь. — Хватит тут толпиться. Идите по домам. Представление закончилось. Пациенту нужен покой и тишина.

Мужики замялись, но бородатый, что принёс доску, кивнул и начал выталкивать остальных к двери. Бабы зашаркали следом. Старуха вышла последней, кинув напоследок:

— Живицу бы, доктор… Без Живицы не справитесь.