Иван Палыч подскочил, схватил пациента за плечи:

— Сказал же — нельзя! Лежи, чёрт тебя дери! Убьёшь себя! Аглая, держи его!

Гробовский, задыхаясь, поднял мутные глаза. Протянул револьвер доктору.

— Иван Палыч… стреляй ты… Заварский… убьёт ведь всех… и больницу подожжёт. От моего имени… стреляй… Приказываю… Право… имеешь…

Артем замер. Револьвер, тяжёлый и холодный, жег ладонь. Он, врач, никогда не стрелял в человека, даже в той, другой жизни. А сейчас, чтобы защитить себя и остальных, должен был сделать нелегкий выбор. А как же «не навреди!»? Как же «не убий!»?

— Стреляй… доктор… или сгорим все, к едрене фене!

За окном раздался выстрел — пуля Заварского пробила стекло, осколки посыпались на пол. Беззвучно заплакала Аглая. И эти Аглаины слезы вдруг словно все перевернули в нем.

Иван Палыч поднял оружие, подошел к окну. Прицелился. Заварский стоял метрах в тридцати. Пошатывался, словно был пьян и стрелял наугад, словно выискивая слабое место у больницы. Пули свистели, одна ударила в стену, осыпав пол щепками.

«Вот ведь негодяй!» — подумал Артем.

И плавно нажал на спусковой крючок. Точный взор и сильные кисти рук — это важно не только в операционной, но и при стрельбе. Отдача от выстрела толкнула ладонь. От грохота зазвенело в ухе.

Заварский вскрикнул и неуклюже рухнул в траву.

— Попал! — удивленно прохрипел Гробовский. — С первого раза попал! Стрелок!

— Ранил, — уточнил кто-то из вояк. — В ногу.

По двору разлетелся истошный вопль — Заварский кричал от боли. Его спутники, растерянные от такого неожиданного поворота событий, ходили вокруг своего предводителя, не зная что предпринять. Ей-богу, слепые котята! А еще в людей стреляли недавно.

— Заварский, сдавайся! Поздно уже геройствовать! Бросай оружие, или следующая — в сердце!

— Доктор, твою в коромысло… предатель… Эсеры… за мной… Народ… восстанет… — проскрежетал тот.

— Эй, оставшиеся! — крикнул Гробовский. — Те, кто с Заварским был. Руки вверх, чтобы я вас видел. И без глупостей.

— Все пропало! — отчетливо выдохнул кто-то из студентов.

— Ничего не пропало! — сквозь зубы зарычал Заварский. — Возьмите мое оружие и продолжайте стрелять, трусливые щенки! Живо! Убейте этого гада! Он в меня попал!

Один из парней неуверенно взял оружие.

— Ну, чего встал⁈ Стреляй! Стреляй! Я тебе приказываю! Или я сам тебя…

Парень дрожал.

— Я… я не хочу… Не хочу никого убивать! Доктор ведь… не причем.

— Стреляй, сволочь! Убей их всех! А не то я вас…

Заварский не договорил — выстрел оборвал его слова. Студент, испуганный как мышь, выполнил приказ своего вожака, но сделал это иначе, заставив горластого Заварского замолчать навсегда. Уж специально ли он его пристрелил или от испуга не разглядел — сейчас было не понять.

— Мы сдаемся! — раздался полный слез голос горе-стрелка.

И швырнул к дверям пистолет.

— Сдаемся! Не стреляйте пожалуйста!

Гробовский глянул на доктора, улыбнулся и сказал:

— Надо же как бывает! Сегодня я считай два раза заново родился!

А потом хрипло рассмеялся с таким звуком, будто сквозь огородное чучело, набитое соломой, пропустили ветер.

* * *

На следующее утро его вызвали в город. Иван Палыч даже не сомневался по какому вопросу, хоть в телеграмме из уездной управы ничего не было указано. Просто — явиться.

И он поехал.

А что ему было терять?

На мотоцикле домчал быстро, с ветерком.