| Вещи, которых я прежде даже не замечала, теперь не только занимали мой ум, но и мучительно терзали меня. Я вдруг почувствовала такое отвращение к лилиям, что всякий раз падала в обморок, стоило мне увидеть, пусть только издали, этот цветок; ибо мне чудилось, будто из чашечки цветка на меня бросается гладкий, переливающийся, извивающийся василиск. К чему пытаться объяснить тебе, милая Адельгунда, то состояние, которое я не стала бы называть болезнью, если бы оно не изнуряло меня все более и более; слабея с каждым днем, я уже глядела в глаза смерти. А теперь я должна поведать тебе нечто удивительное, то, что касается моего исцеления; им я обязана одному замечательному человеку, которого как-то раз еще до моей болезни привез в наш замок Отмар; среди всех знаменитых и искусных врачей в столице он, должно быть, единственный, кто владеет тайной быстро и успешно лечить столь диковинный недуг, как мой. Удивительное же в том, что во всех моих снах и видениях присутствовал красивый серьезный молодой человек, внушавший мне, невзирая на его молодость, глубокое почтение и то так, то эдак представавший передо мною в длинной мантии и алмазном венце, словно сказочный принц из страны духов, и освобождавший меня от злых чар. Я, верно, нравилась ему и была душевно близка, ибо он заботился обо мне, и я всякий раз была обязана ему за это жизнью. Порой он виделся мне мудрым царем Соломоном, и тогда я почему-то самым несуразным образом поневоле вспоминала Зарастро из «Волшебной флейты», которую видела в столице. Но как же я испугалась, милая Адельгунда, когда с первого взгляда узнала в Альбане сказочного принца из своих снов. Альбан — это и есть тот замечательный врач, ближайший друг Отмара, которого брат как-то раз привез к нам из столицы; однако в тот короткий визит он оставил меня столь равнодушной, что я даже не запомнила его наружности. Но когда он появился вновь, приглашенный, чтобы лечить меня, я даже себе самой не смогла объяснить то чувство, которое пронизало меня. Поскольку в Альбане благодаря его образованности и манере держаться ощущается достоинство и, я бы даже сказала, некая властность, возвышающая его над окружающими, то и я, едва он устремил на меня серьезный, проницательный взгляд, почувствовала, что должна исполнять все, что бы он ни повелел, и что он желает моего скорейшего выздоровления, желает полностью исцелить меня. Отмар сказал, что меня следует лечить посредством так называемого магнетизма и что Альбан неким способом приведет меня в экзальтированное состояние, когда я, погружаясь в сон и в этом сне пробуждаясь, ясно увижу свою болезнь и определю род лечения. Ты не можешь себе представить, дорогая Адельгунда, какое необычайное чувство робости, испуга, страха и даже ужаса сотрясало меня, стоило мне подумать об этом состоянии беспамятства и высшей жизни, однако я слишком хорошо понимала, что тщетно было бы противиться тому, что решено Альбаном. — Средство было испробовано, и я, вопреки своим опасениям, ощутила лишь его целительное воздействие. Я вновь обрела былой цвет лица и бодрость, чудовищное напряжение, в котором мне порой причиняли страдания самые невинные вещи, сменилось состоянием почти полного покоя. Глупые сновидения более не посещают меня, сон бодрит, ибо те нелепости, которые иногда снятся, уже не мучают, а смешат и веселят меня. Подумай только, милая Адельгунда, мне нередко кажется, будто во мне пробудилась некая новая способность с закрытыми глазами распознавать цвета, угадывать металлы, читать, если бы этого захотел Альбан; он иногда приказывает мне вглядеться в мою душу и рассказать ему, что я там увидела, и я выполняю это с предельной точностью; временами я вдруг начинаю думать об Альбане, он встает у меня перед глазами, я мало-помалу погружаюсь в сонливость и последняя мысль моего угасающего сознания внушает мне новые чужеродные идеи, которые пронизывают меня особым, я бы даже сказала, золотым живительным сиянием, и я понимаю, что эти божественные идеи внушает мне Альбан, ибо в этот миг он пребывает во мне как некая искра высшей жизни, и если он вдруг оставит меня — в духовном смысле, так как физическая удаленность не имеет ни малейшего значения, — то все умрет. |
