— Двадцать фунтов, кажется, если не ошибаюсь, — робко напомнил мистер Кроули. Мистер Биггер достал из кармана бумажник.

— Пускай будет двадцать пять, — сказал он.

— Нет-нет, что вы… Спасибо огромное! — Мистер Кроули вспыхнул, как девушка. — Быть может, вы не откажетесь выставить некоторые мои пейзажи? — рискнул спросить он, воодушевлённый благожелательным видом мистера Биггера.

— Нет, ваших работ не нужно. — Мистер Биггер непреклонно покачал головой. — От современной живописи проку мало. Лучше приносите мне своих старых мастеров, сколько можете. Он побарабанил пальцами по гладко выписанному плечу леди Хертмор:

— Попробуйте-ка ещё кого-нибудь из венецианцев, — прибавил он. — Этот имел большой успех.

Субботний вечер

I

Была суббота, короткий рабочий день, и притом погожий. Весеннюю дымку просквозили солнечные лучи, и Лондон похорошел, будто город из сказки. Свет золотился, тени лиловели и голубели. На прокопчённых деревьях Гайд-парка раскрылись почки, и так неправдоподобно свежа, легка и воздушна была новорождённая зелень, словно кто-то вырезал эти крохотные листочки из сердцевины радуги — изумрудной её полосы. Каждому, кто во второй половине дня проходил парком, бросалось в глаза это чудо. Всё, что было мёртво, ожило; копоть расцвела изумрудом радуги. Да, это бросалось в глаза. Больше того, каждый, кто замечал волшебное преображение смерти в жизнь, преображался и сам. Так заразительно было чудо весны. Любовь набирала силы, и парочки, что бродили поддеревьями, становились счастливей — или вдруг острей ощущали, до чего они невыразимо несчастны. Солидные толстяки снимали шляпы и, подставляя лысины поцелуям солнца, принимали весьма благие решения: поменьше виски, поблагоразумнее с хорошенькой стенографисткой на службе, пораньше вставать утром… Молоденькие девчонки, когда с ними заговаривали опьянённые весной юнцы, наперекор своему воспитанию и страхам соглашались погулять с новоявленным спутником. Джентльмены средних лет, шагая по дорожкам парка к семейному очагу, вдруг чувствовали, как лопается жёсткая, прокопчённая делами оболочка на сердце и оно раскрывается, будто эти зеленеющие почки на деревьях, расцветает добротой и великодушием. И думали о жёнах, думали с внезапным порывом нежности, невзирая на двадцать лет пребывания в браке. «Надо будет по дороге заглянуть в магазин, купить жёнушке маленький подарок, — говорили они себе. — Чем бы её порадовать? Коробку цукатов? Она любила цукаты. Или азалию в горшке? Или…» А потом они вспоминали, что день-то субботний. Все магазины будут уже закрыты. И скорей всего, думали они со вздохом, сердце жёнушки тоже будет закрыто — ведь жёнушка не прогуливалась под деревьями, на которых лопнули почки. Такова жизнь, размышляли они, с грустью оглядывая лодки на поблёскивающей глади пруда, и резвящихся детишек, и влюблённые парочки, которые сидят на зелёной траве, держась за руки. Такова жизнь: когда раскрывается сердце, магазины, как правило, закрыты. Однако, решают джентльмены, впредь надо бы дома поменьше ворчать.

На Питера Бретта, как на всех, кто видел в тот день яркое весеннее солнце и зеленеющие новорождённой листвой деревья, они подействовали неотразимо. Он сразу же острей, чем когда-либо, почувствовал, что одинок и сердце его разбито. Оттого, что всё вокруг так и сияло, ещё сумрачней стало на душе. Деревья ожили и зазеленели, а его душа по-прежнему безжизненна. Влюблённые ходят парочками, а он один. Несмотря на весну, несмотря на сияющее солнце, несмотря на то что сегодня суббота, а впереди воскресенье, — а вернее, как раз по этим трём причинам, по которым ему надо бы радоваться, как радуются все вокруг, — он брёл сквозь чудо Гайд-парка, чувствуя себя глубоко несчастным.