— Чем скорее вы переоденетесь в сухую одежду, тем лучше, — сказал он.

Она обернулась, взглянула на него и тихо, то ли вскрикнув, то ли застонав, осела на землю.

Лорд Вернем понял, что Харита в обмороке, поднял ее на руки и зашагал к дому.

Подходя к дому, он заметил, как светившиеся во всех окнах огни начали гаснуть один за другим, и понял, что рабочие закончили свой день. Это хорошо, подумал он. Никого не будет, а у него не было ни малейшего желания, чтобы о случившемся кто-нибудь узнал и пошли ненужные пересуды.

Он прекрасно понимал: то, что леди Вернем в свою брачную ночь пыталась совершить самоубийство, станет тут же известно всей деревне и будет с интересом обсуждаться во всем графстве. Должно быть, инстинкт помог ему, когда он велел миссис Уильямс не ждать их.

Теперь, направляясь к дому с Харитой на руках, он начал понимать, как был бестолков. Нужно было догадаться гораздо раньше, что ее робость была вовсе не робостью, а страхом. Он привык общаться с дикими животными, поэтому лучше, чем кто-то другой, должен был различить его признаки.

Холодные руки, дрожащие пальцы, непроизвольная дрожь, когда он касался ее, попытки отодвинуться должны были бы даже менее опытному человеку ясно рассказать о ее чувствах.

Харита была очень легкой, и он без труда донес ее до дома. Она ни разу не шелохнулась, и лорд Вернем подумал, что ее обморок, возможно, даже к лучшему. Он вспомнил про сломанную защелку на окне в той комнате, где он когда-то сидел с дядей Лоримером, положил Хариту на заросшую густой травой лужайку перед домом и открыл окно. Забравшись в дом, он открыл одну из высоких застекленных дверей в соседней гостиной и внес Хариту в дом. Он знал, что в это время из слуг можно встретить только сторожа или дежурного лакея в холле. Поднявшись по одной из боковых лестниц, он добрался до южного крыла не замеченный никем.

Все еще держа Хариту на руках, он ухитрился открыть сначала дверь в коридор, а потом в ее спальню. Миссис Уильямс оставила зажженными свечи возле ее кровати, и комнату освещал золотистый свет, скрывавший недостатки мебели и потертость занавесок.

Лорд Вернем положил Хариту на коврик перед камином, взял полотенца и посмотрел на лежащую девушку. Ее лицо было белым, как когда-то ее платье, волосы, оказавшиеся длиннее, чем он предполагал, мокрыми, слипшимися прядями упали ей на плечи. Еще недавно красивое дорогое платье превратилось в лохмотья, перемазанные водорослями и травой. Ее глаза были по-прежнему закрыты, она все еще находилась в глубоком обмороке, и он не знал, что делать, чтобы привести ее в чувство.

В любом случае, сказал себе лорд Вернем, если он не хочет, чтобы она получила воспаление легких, нужно немедленно снять с нее мокрую одежду. Он начал осторожно вытирать полотенцем ее волосы, но понял, что капающая с его рубашки вода льется на Хариту. Он тут же скинул рубашку и, по пояс обнаженный, принялся снова сушить ей лицо и волосы, прежде чем расстегнуть платье. Расстегивая пуговицы, он с легкой улыбкой подумал, что ему в жизни приходилось раздевать немало женщин, но ни одна из них не была насквозь промокшей, да еще без сознания.

Он быстро справился с пуговицами, но, стягивая платье с плеч Хариты, потрясенно замер. На мгновение ему показалось, что это обман зрения, игра света. Лорд Вернем шагнул поближе, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают и ее спина действительно покрыта рубцами.

Никогда в жизни не видел он столь жестоко избитую женщину. Рубцы пересекали друг друга, многие кровоточили в тех местах, где раньше прилипли к платью. Другие уже немного затянулись, и было ясно, что их нанесли несколько дней назад.

Он увидел, что она покрыта следами ударов от плеч до колен, и понял, что даже прикосновение мягкого полотенца может причинить ей боль. Поэтому он расстелил на кровати два сухих полотенца, потом очень осторожно положил ее, прикрыл еще одним полотенцем и уж только потом закрыл одеялом.