Она опять встала и направилась к этажерке за пепельницей.

— Он что — и спит в башне? — спросил я.

— Да, там и спит. В башне три комнаты. Не рядом, а одна над другой. Из верхней он сделал спальню, в нижней — его бывшая лаборатория, а в средней он целыми днями сидит над бумажками и пишет формулы. Ты себе представить не можешь, как выглядит его комната. Повсюду кипы бумаги, и в этом ворохе попадается то полбулочки, то засохшая оладья. Ни стола, ни стульев уже не видно — погребены под ворохом бумаг. Но убирать он мне не разрешает: видите ли, это нарушит порядок в его вычислениях. И беспокоить его тоже нельзя. Визитов он на дух не переносит, — она нервно затянулась, — даже если приходит родная дочь!

— А откуда у него там, в башне, еда? — спросил я.

— Знаешь, он отлично устроился, — горько сказала она. — Проложил провод. Нажимаёт в башне на кнопку, у меня в кухне раздаётся звонок. Один звонок означает, что можно нести завтрак. Два звонка — «Обед, пожалуйста», три звонка — «Самое время поужинать». Еду он обычно забирает прямо у дверей.

— Значит, вам приходится с едой подниматься по наружной лестнице? А если дождик? — спросил я.

Она улыбнулась.

— Нет, это не обязательно. Из моей квартиры есть дверь прямо в башню. Но папа запирается изнутри и открывает задвижку, только когда я приношу еду. Бросит мне «спасибо» — и опять запирается.

— Не очень-то хорошо со стороны господина Мельхиора, — сказал я.

— Ещё бы! Как я не ругалась с этим привередой! Но он упёрся. Я даже пыталась поставить ему ультиматум — не кормить. Сказала, пусть выбирает: или будет есть со мной за столом, или останется без еды.

— И что?

— Выбрал вариант «без еды» и целый день ничего не ел. Не могу же я морить голодом родного отца, да ещё пожилого. Так что на следующий день опять принесла еду под дверь.

Она погасила в пепельнице недокуренную сигарету и спросила:

— Кстати, как тебя зовут?

— Макс, — ответил я. — Макс Штернхайм.

— А какой у тебя отец? — поинтересовалась она.

— Мой папа? Ну… он разговаривает со мной. Он меня любит, — сказал я. — И я его, конечно, тоже.

— Мой отец вообще-то тоже всегда разговаривал со мной. Он был очень ласковый. Но когда умерла мама, его это совершенно выбило из колеи, — объяснила она. — И зачем мне отец, которого я практически не вижу и которого надо обслуживать, как падишаха!

— А чем он занимается? Что он считает в башне? — спросил я.

— Говорит, ещё чуть-чуть — и он откроет универсальную формулу теории всего, — отозвалась она.

— А что такое теория всего?

— Я тоже об этом спросила. Сказал, объяснит мне, когда откроет формулу.

В эту минуту затрезвонили в дверь.

— Опять гости? То не видишь целыми днями ни души, а то два гостя за одно утро, — сказала она, подходя к двери.

Я тоже встал и выглянул в коридор. Было у меня подозрение, кто это мог звонить так долго и громко.

Это и вправду оказался Белло, он встал на задние лапы, а правой передней жал на звонок. Наверное, хотел напомнить мне, что я обещал скоро прийти.

— Макс, иди сюда, ты только посмотри! — позвала она.