Ясно было, что ожидались гости. Но какие гости, почему гости? Норсмаур чуждался всякого общества, как и я… А затем, почему все эти приготовления сделаны ночью, скрытно от всех? И, наконец, почему ставни и двери снова заперты?

Я выбрался из павильона через то же самое окно, не забыв уничтожить все следы своего посещения, и направился в свою пещеру, чувствуя себя, с одной стороны, отрезвленным от фантастических мыслей о воровских шайках, но с другой, — страшно заинтересованным, чуть ли не лично задетым всем этим совершенно непонятным стечением обстоятельств.

Когда я вернулся на море, я снова увидел шхуну и, по-видимому, на прежнем месте. В уме вдруг блеснула мысль: не есть ли это яхта «Красный Граф», принадлежавшая Норсмауру? Не привезла ли она теперь хозяина павильона и его гостей? Но я не мог рассмотреть хорошо мне знакомый нос «Красного Графа» и его резьбу — шхуна была далеко и обращена к берегу кормой.

ГЛАВА II

Повествует о ночной высадке с яхты

Вернувшись в пещеру, я поставил варить овсянку и пошел напоить лошадь, о которой утром, против обыкновения, недостаточно позаботился. Утолив наконец свой страшный голод, я снова направился к опушке леса и снова констатировал отсутствие какой-либо перемены. Несколько раз еще я выходил наблюдать, но ни около павильона, ни на берегу, ни на дюнах не видел ни единого человеческого существа. Шхуна в открытом море — вот все, что связывало поле моих наблюдений с деятельностью или присутствием людей. Час за часом шхуна лавировала, по-видимому, бесцельно, — то к берегу, то от берега, — но как только стемнело, она решительно начала приближаться к берегу. Это еще более убедило меня, что на шхуне Норсмаур и его гости, и ночью они намерены высадиться. Быть может, ночная высадка находилась в причинной связи с таинственными приготовлениями прошлой ночью, но чтоб это решить, надо было ждать, пока прилив покроет всю отмель и другие опасные места, служившие надежной охраной Граденского берега от вторжений с моря.

В течение дня ветер непрерывно ослабевал, и волнение в море постепенно затихало, но к вечеру снова поднялась бурная погода. Ночь была совсем черная. На море то и дело налетали шквалы с шумом пушечной пальбы, лил сильнейший дождь, а прибой гудел еще более зловеще, чем накануне.

С наступлением темноты я занял свою наблюдательную позицию в бузиннике. Я видел, как на верхушке мачты поднялся яркий фонарь, который показал мне, что шхуна еще больше приблизилась к берегу, чем перед сумерками. Я предположил, что фонарь дает сигнал для сообщников Норсмаура, скрывавшихся где-нибудь на берегу, и выступил из засады, чтобы лучше осмотреть пространство между павильоном и морем.

По краю леса шла узенькая тропинка, служившая кратчайшей дорогой между павильоном и главной усадьбой. Когда я посмотрел в сторону усадьбы, я вдруг заметил слабый огонек на расстоянии не более четверти мили. Огонек быстро приближался ко мне. Из неровного его освещения и непрямого пути можно было заключить, что он исходит из ручного фонаря, который нес пешеход, следовавший по всем извилинам тропинки. Иногда свет на минуту исчезал — очевидно, его прикрывали плащом, чтобы он не потух от порыва ветра, когда налетал шквал. Я снова спрятался в бузиннике и нетерпеливо, волнуясь, ожидал человека с фонарем.